– Ты там не утонул?
– Я… нет, я сейчас! – вылезаю из ванны, наскоро обматываюсь полотенцем и, даже не одеваясь, пулей выскакиваю за дверь. Снейп – серьёзный и строгий в официальной одежде – ловит меня за плечи, не то я бы уже растянулся на полу, окидывает меня внимательным взглядом, вскидывает бровь:
– Видимо, ты готовился.
А я могу только жарко покраснеть – до самых ключиц.
Снейп гладит кончиками пальцев серые прожилки на моей груди, и от этой ласки меня трясёт. Я перехватываю его запястье, мотаю головой, почти умоляю:
– Не надо.
– Всё хорошо, – так успокаивают норовистых животных. Снейп широко оглаживает мою спину, массирует поясницу и, доходя до кромки полотенца, усмехается. А потом развязывает и без того ненадёжный узел, позволявший куску ткани держаться на моих бёдрах.
Я остаюсь абсолютно обнажённым. Смущённым и не знающим куда себя деть. Вопросительно смотрю на него, но Северус ничего мне не объясняет – только коротко целует в подбородок и сжимает мою задницу ладонями. Странное, непривычное чувство, от которого я вздрагиваю и дёргаюсь; он ловит меня за руки, притискивает обратно, почти шипит мне в губы:
– Стоило бы уже привыкнуть.
А потом – целует, целует, целует, его метки горят на моей шее, и я с глухим стоном подставляюсь под его прикосновения… не знаю, чего во мне больше: предвкушения или страха. Видимо, Северус замечает эту мою неуверенность, потому что он вдруг спрашивает:
– Боишься?
– Я доверил тебе свою жизнь, – хрипло отвечаю я, напряжённо следя за его влажными приоткрытыми губами. – Разве доверить тело сложнее?
– Глупый мальчишка, – ласково отзывается Снейп, а в следующую секунду на мои глаза опускается плотная чёрная повязка. Я застываю, не зная, что это значит, и не решаясь спросить, а Снейп завязывает на моём затылке узел и прижимается – я чувствую, но уже не вижу – губами к моему виску, негромко выдыхая:
– Так будет лучше.
Мне хочется возразить ему, что без возможности видеть ещё страшнее, но горло сдавливает ком, и я позволяю ему увести меня в спальню. Должно быть, в спальню: я могу ориентироваться только на его скупые подсказки: подставленную ладонь, если мы проходим мимо поворота, задающее направление прикосновение к лопаткам, если поблизости порог. Так, верно, чувствуют себя марионетки в руках кукловодов: Снейп тянет за ниточки, и я, послушный его воле, шагаю куда приказано.
Это почти унизительно.
Это почти возбуждающе.
– Ложись, – негромко произносит Снейп, когда я врезаюсь в кровать. Лечь выходит неловко, я буквально распластываюсь по матрасу, прижимаясь щекой к простыне, но чужая рука – властная рука опытного дрессировщика – скользит по моей спине, понукая выгнуться, и под бёдра мне подсовывают небольшую подушку. Я едва не взбрыкиваю, но Снейп, будто зная, что я попытаюсь отстраниться, сжимает мой загривок. И тихо шепчет, касаясь губами волосков на задней стороне моей шеи:
– Это совсем не так страшно, как тебе кажется.
Я хочу ответить ему, что мне-то как раз не с чем сравнивать, чтобы знать наверняка, но Снейп пресекает все попытки возразить: его губы, эти горячие, сухие, жадные губы, скользят по моей шее, и я невольно опускаю голову, давая ему больше пространства, и мне так хочется, чтобы его ладонь скользнула по моему животу, опустившись ниже… Но он не позволяет мне идти по лёгкому пути – он начинает с малого, вычерчивает короткими поцелуями линию позвонков, сползает на плечи, долго метит их засосами, которые не сойдут ещё долго… а потом широко и влажно лижет мне лопатку. Я давлюсь воздухом, в животе скапливается тяжесть; одно это прикосновение заставляет меня неловко сдвинуть колени, выгибая спину, и шумно выдохнуть. Его руки – почти музыкальные длинные пальцы, чуткие и знающие все чувствительные места на моём теле – скользят по моим ногам от коленей и выше, к бёдрам, сухо растирают поясницу, большие пальцы уютно устраиваются в ямочках. Приятное, тёплое ощущение.
Я ничего не вижу, но это играет мне на руку: все прочие органы чувств обостряются, и я могу предсказать, куда поцелует меня Снейп, за секунду до самого поцелуя.
– Видишь? – спрашивает он, прихватывая зубами кожу на моей спине. – Совсем не страшно.
Мне и не страшно – мне волнительно и неловко, откровенная поза смущает. Но, в конце концов, я не могу видеть, как выгляжу сейчас. А Снейпу – едва заметно потяжелевшее дыхание, пальцы, впившиеся мне в бёдра – вряд ли не нравится происходящее.
– Ты зря смущаешься, – говорит он, отрываясь от выцеловывания моей спины, и я неловко свожу лопатки. – Ты красив.
Мне хочется рассмеяться. Но я давлюсь фырканьем: горячая ладонь поднимается по внутренней стороне бедра, пальцы мягко потирают чувствительную кожу за яичками и коротко обласкивают член. Я стискиваю зубы; головка трётся о грубую ткань.
– Ты красив, – повторяет Снейп, целуя меня в ямочку на пояснице. Я невесть почему дрожу: волнующее прикосновение. – У тебя чувствительная кожа, – мне едва удаётся не податься следом за ласкающей рукой, когда Снейп гладит меня по бедру. – Хорошо сложенное тело, – его губы – на моей шее, он больно прикусывает кожу и втягивает её в рот, и я отвечаю ему шумным вздохом. – Ты потрясающе отзывчив, – хрипло говорит мне Северус. И прижимается губами к ягодице. Я не могу удержаться от потрясённой дрожи: это, оказывается, так приятно. Он кусает, но тут же старательно зализывает укус; кожа там, где остался след от его зубов, горит и плавится, я весь горю и плавлюсь, мне уже наплевать, что у меня нет опыта, что это может быть больно, что…
Снейп отстраняется, и меня накрывает ошеломительным ощущением потери. Но раньше, чем я успеваю обеспокоенно позвать его, он возвращается: лавина поцелуев обрушивается на мои лопатки, и я распластываюсь по матрасу, глухо выстанывая что-то себе в кулак… а потом чувствую, как в меня проникает смазанный палец.
Это не боль – дискомфорт и тянущее ощущение ниже поясницы, но не боль. Если подобное неудобство – всё, что мне нужно вытерпеть ради того, чтобы заняться сексом с Северусом, то…
Я приподнимаю бёдра и тут же жалею об этом – неосторожное движение отдаётся в теле вспышкой. Снейп хватает меня за бедро, целует в шею, бормочет:
– Не торопись, не торопись…
Я закрываю глаза. Сжимаю зубы. И обещаю себе вытерпеть что угодно.
Но и второй палец не приносит мне боли. Я не знаю, чья в этом заслуга, паука или умения Снейпа отвлечь меня. Мне не больно. Только распирает, когда он разводит пальцы внутри, и…
И приятного – мало.
Может быть, мне стоило ограничиться тем, что у нас уже было? Зачем я настаивал на полноценном сексе?
И не об этом ли предупреждал меня Северус?
– Гарри, – голос у него напряжённый, но руки всё равно осторожные, а губы – ласковые. – Ты слишком громко думаешь. Расслабься.
И его ладонь, его божественная узкая ладонь, наконец обхватывает мой член. Хватает пары движений, чтобы схлынувшее было возбуждение вернулось с новой силой, и я давлюсь стоном, и нетерпеливо толкаюсь в кольцо его пальцев, и кусаю пересохшие губы, и мне уже плевать на новое проникновение и на то, что дискомфорт маячит на периферии сознания, угрожая вот-вот перерасти в боль. Шепчущиеся голоса там же, далеко-далеко, слишком далеко, чтобы достать меня; потрясающее, сладкое удовольствие – рвано дышать и двигать бёдрами, понукая его ласкать меня быстрее.
Лишь спустя пару секунд я осознаю, что пальцы исчезли: пропадает неприятная наполненность, остаётся лишь жжение. Я надеюсь, что уж теперь-то Северус сожмёт ладонь посильнее, задвигается в идеальном темпе, но он медлит: гладит моё бедро, что-то шепчет… слов не разобрать, сливаются с голосами. Вжикает ширинка.
А потом Снейп входит в меня. И я глотаю неозвученный стон, и корчусь, и пытаюсь уйти, но он держит меня, сжимает в своих стальных объятиях, не позволяя вырваться, и говорит:
– Потерпи. Потерпи. Сейчас пройдёт.
Так отрывисто, словно он держится из последних сил. Я терплю, я жду боли, но боль – взрыв – не приходит. Приходит только тягучее, густое чувство наполненности…