Выбрать главу

– Привет, Поттер, – невыразительно приветствует меня Драко Малфой и растягивает бледные губы в пародии на улыбку. – Присядешь? Мне не с кем сыграть партию.

Перед ним – шахматная доска. С педантичной аккуратностью расставленные фигурки. Драко решает за меня и ходит белыми ещё до того, как я успеваю сесть; его пешка преодолевает две клетки. Я растерянно хмурюсь, но всё же хожу своей. И неуверенно пытаюсь завязать разговор:

– Не знал, что ты умеешь играть в шахматы.

– Ты вообще многого обо мне не знал, – Драко сосредоточенно жуёт губу и делает свой ход. Я смотрю на его спокойные, отточенные движения, на то, как он изредка откидывает со лба прядь белых волос… у меня так много вопросов, что их все не вместить в шахматную партию. Я передвигаю пешку и хрипло говорю:

– На что это было похоже?

– Моя смерть? – Драко смахивает с доски мою пешку: первую жертву партии. – На освобождение. Я принадлежал самому себе, и никакие боги больше не могли до меня дотянуться.

– Но как же жизнь? – я хожу конём, и пешка Драко падает на пол. – Семья? Забини. Вы же были друзьями.

– Друзьями? – в первый раз Драко поднимает на меня глаза, и я едва не отшатываюсь: мне мерещатся пустые провалы глазниц. Малфой усмехается. Делает свой ход и изящно поправляет волосы.

– Мы были больше, чем друзьями, Поттер, – снисходительно произносит он, даже после смерти оставаясь верным своему излюбленному тону. – Мы были любовниками.

– Что?! – я нелепо взмахиваю руками, и одна из фигурок падает. Драко поджимает губы, ставит её на место, вкрадчиво поясняет:

– Любовники, Поттер, спят вместе.

– Я знаю, что делают любовники! – вспыхиваю, стискивая колени. – Но почему Блейз?

– Почему… – Малфой как-то вдруг мрачнеет. Делает новый ход. Задумчиво поглаживает ферзя по деревянному стану. – Потому что я хотел его, Поттер. И потому что он любил меня. Ты не понаслышке знаком с таким типом отношений, не правда ли?

Он улыбается так сладко, что мне хочется врезать ему, но что-то не пускает: невидимые руки пригвождают меня к полу. А Драко всё улыбается. Улыбается, улыбается, улыбается. Говорит, наматывая прядь волос на палец:

– Признаться, все мы ожидали, что Северус в конце концов выставит тебя вон. Но ты потрясающе упрям, Поттер, а профессор Снейп, как оказалось, вовсе не так несгибаем, как думают его студенты. Наблюдать за вами было… – он прячет фырканье. – Любопытно.

Видимо, выражение моего лица на секунду выбивает его из колеи, потому что Драко уже примирительно произносит, сметая с доски моего слона:

– У мёртвых немного развлечений, Поттер.

– Ты говоришь во множественном числе, – бормочу я, сглатывая горький ком. – Кто – «мы»?

– О… – Драко задумчиво постукивает пальцем по своему подбородку. Делает ход. Удовлетворённо скалится. – Шах и мат, Поттер. Партия окончена. Пойдём, я покажу тебе кое-что.

И я зачем-то поднимаюсь на ноги, и следую за Малфоем, и языки пламени ластятся к моей коже, готовые лизнуть локти. Драко ведёт меня узкими петляющими коридорами огня, проходит сквозь пламя и подхватывает его на ладони, но на бледной коже не расцветают ожоги. Тысячу коридоров спустя мы оказываемся в крошечной комнате.

– Это комната воспоминаний, – доверительно сообщает мне Драко. – Видишь ту сферу? Если прикоснёшься к ней, она покажет тебе какой-то момент из твоей жизни.

Он мрачнеет почти сразу.

– Мы не любим эту комнату, – хрипло говорит он, обнимая себя за плечи. – Некоторым сложно забыть о том, что когда-то они состояли из плоти и крови. Во всём есть свои минусы, знаешь ли.

– Да кто такие «мы»?! – почти зло рявкаю я, намеренно отворачиваясь от поблёскивающей сферы. Драко вскидывает бровь.

– Ты ещё не понял? – тягуче произносит он и усмехается. – Мы – твои мёртвые, Поттер.

– Ничего не понимаю, – со вздохом признаюсь я и тру виски.

– Поймёшь, – мягко обещает мне Малфой и замирает, к чему-то прислушиваясь. – Моё время истекло, Поттер. Сейчас придёт она. Постарайся не поддаваться хотя бы в первые пять секунд.

И он исчезает, оставляя меня ломать голову над последней фразой. Сфера там, позади, идёт волнами, словно сомневается, стоит ли что-то показывать, и я на всякий случай придвигаюсь поближе к ней.

Моя мама соткана из пламени. На неё больно смотреть: перед глазами цветные пятна. Она выглядит едва ли не моложе меня – юное нежное лицо, ни одной морщины.

– Гарри… – она улыбается и протягивает ко мне руки. – Мой мальчик, я так давно не видела тебя…

Её объятия обжигают, мне тесно и душно, но я боюсь пошевелиться: мягкие губы моей матери замирают на моей щеке в лёгком поцелуе, тёплые руки скользят по моей спине.

– Ты стал таким красивым мужчиной, мой Гарри, – шепчет она, глядя на меня огромными зелёными глазами. – Из такого крохи…

На её руках – кричащий мальчик; он яростно трёт глаза кулачками и заходится плачем. На его лбу – кривой шрам в форме молнии. И я потрясённо отступаю назад, и мотаю головой, и шепчу:

– Нет, нет, нет…

– Это ты, Гарри, – моя мать нежно улыбается мне и баюкает плачущего ребёнка, прижимая его к груди. – Девятнадцать лет я кормлю и баюкаю тебя, девятнадцать лет я учу тебя говорить. Мой не взрослеющий малыш…

– Этого не может быть.

Голос меня подводит. Я отступаю дальше, ещё дальше, ещё, я пячусь, силясь спрятаться от своей матери и от этого младенца, мою спину обжигает близостью сферы…

– Это ты, Гарри, – повторяет Лили Поттер, укачивая засыпающего мальчика. – Смотри сам.

Сфера вспыхивает и оплетает меня пульсирующими отростками. Я вскрикиваю, дёргаюсь, пытаюсь уйти от жалящих прикосновений… пристальный взгляд матери пригвождает меня к полу.

Я прихожу в себя на трассе. Совсем рядом – перевёрнутая машина, съехавшая в кювет, и я, боясь и зная, что произойдёт, подхожу к ней.

Мой отец безвольно распластался на руле. Моя мать, окровавленная, израненная, такая маленькая в этой машине, откинулась на спинку пассажирского сидения.

На её коленях – младенец. Всё его крохотное личико перепачкано кровью, не разобрать деталей. Я пытаюсь прикоснуться к нему – к себе – через десятилетия, но пальцы проходят сквозь.

Рядом слышится шевеление, и я отшатываюсь. Мне некуда спрятаться, здесь повсюду голый асфальт дороги, но прошедший мимо человек даже не замечает меня. Он низко надвигает на голову капюшон, очертания фигуры скрадывает широкий плащ. Человек опускается на колени рядом с изломанным телом машины, протягивает руку и дотрагивается пальцами до лица младенца. Проходит секунда, другая, незнакомец горбится…

Оглушительный детский плач разрывает тишину.

Человек поднимается на ноги, и с него слетает капюшон.

Мимо меня, усмехаясь, проходит Джонатан – точно такой же, каким я увидел его спустя девятнадцать лет.

Воют сирены полицейских машин.

Меня выдёргивает из воспоминания, и я оказываюсь лежащим ничком на полу у ног своей матери. Лили присаживается рядом со мной, гладит меня по волосам… теперь от этой ласки я вздрагиваю и мотаю головой. Моя мама мрачнеет.

– Гарри, – она не решается прикоснуться снова, только поудобнее устраивает на руках младенца. – Это сложно принять, но…

– Я живой, живой! – кричу я, задыхаясь, и грудь отдаётся мучительной болью, будто подтверждая мои слова. Мама смотрит на меня с жалостью. И говорит:

– Останься здесь, со мной. Те, кому положено было угаснуть, не могут продолжать жить. Останься здесь, и этого больше не будет.

Её тонкие пальцы касаются моей груди: там, где прячется бог. Это неожиданно больно – я едва не вскрикиваю, таким огнём простреливает кожу. Только сильно, до металлического привкуса во рту, закусываю губу.

– Я не могу, – почти шёпот. – Я не могу, там… там Северус.