- Если нужно, я буду стоять всю ночь, - обозначил он, пытаясь разбудить женские пошлые мечты. Пошлые мечты зевнули и снова легли спать, как только меня за щеку типнул комар.
- Хорошо, - скромно заметила я, пытаясь скрыть от лягушек – экстрасенсов отвратительные, гадкие мысли. – Тогда ждите. Я докупаюсь и вылезу казниться!
Я пошла на погружение. Волосы облепили меня гулким шлемом.
- Долго еще? – спросил хозяин, когда я в очередной раз терла пятку на мелководье. Я даже предупредила его на всякий случай, что все еще нахожусь в воде.
- Я только начала! Девушки иногда сутками могут просидеть в ванной! – удивилась я мужской наивности, смывая размокшую грязь.
Я уже слегка подуспокоилась. Еще бы, вода теплая, комары злобные, а терпение хозяина небезграничное.
- Его кусайте, - намекала я комарам, облепившим меня.
Но комары, видимо, уже пресытились хозяином. Не удивлюсь, если услышу писк: «Фу, только не он! Мама-мама! Я не могу есть одно и тоже каждый день!».
- Злой кома-а-арик, что ж ты вье-е-ешься! Над мое-е-ею голово-о-ой! – пела я, аккомпанируя себе на мужских нервах. – Ты добы-ы-ычи не допье-е-ешься! Злой кома-а-арик я не твой!
- Я жду, - напомнил о предстоящей казни добрый хозяин этого бассейна.
- Я иду, - ответила я, расчесывая пальцами копну мокрых волос. – Уже скоро. Минут пять!
Женщины всегда говорят: «Еще пять минут!». Особенно, когда санузел смежный. Даже через два часа можно услышать: «Ну, дорогой, еще пять минут!». В этот момент они наслаждаются единственной возможностью полностью завладеть мужскими мыслями.
- Из далека до-о-олго! Течет река Волга-а-а! – пела я, по громкости заменяя три народных ансамбля. – В воде есть ту-у-уалет!
- Ква! – поддакнули лягушки. Они здесь давно. Им виднее.
В глазах хозяина читался Пушкин. «Русалка на ветвях висит!», - как бы намекал его взгляд. Причем, висит при помощи макраме, несовместимого с жизнью.
- Затянуло буратиной гладь старинного пруда, - зловеще спела, выныривая, с кувшинкой на голове и сплевывая тину.
Время шло, нервы кончались. Вода, нагретая солнцем за целый день, остывала. У меня зуб на зуб не попадал.
- Что ты делаешь? - послышался голос за моей спиной. Я обернулась и ополоснула руки. Маленький ров, выкопанный моими трясущимися руками, наполнялся водой.
- Копаю, - усмехнулась я, сквозь дрожь. – До ближайшей воды.
- До ближайшей воды пятьдесят лиг, - расширил мои географические познания хозяин.
Или он привалился к дереву. Или дерево к нему. Я еще не поняла.
- Лягушек много, я настырная, - предупредила я, копая дальше.
Хотя, кого я обманываю? Шансов мало. Да, попала я, так попала! Никогда не думала, что буду всю ночь сидеть в пруду. И отращивать жабры и хвост.
Внезапно послышался детский крик: «Иса капка ам!». Мне в лицо прилетело что-то большое, мохнатое и орущее. Я плохо помню, что было дальше. Последнее, что я слышала: «Иса капка ам!».
Очнулась я в своей кровати. Меня даже одеялом накрыли. Волосы пахли тиной. Подушка была сырой. На груди у меня сидел пушистый паукадл: «Иса капка ам!».
Я встала, придерживая его на вытянутых руках. Ничего себе! Мебели в комнате стало в разы больше. Небольшой шкаф с одеждой и обеденный стол со стулом.
На столе что-то лежало. Я еще не поняла что, но похоже на записку.
«Если ты к полудню не выяснишь, что означает «Исакапкаам», то я выполню свое обещание!», - прочитала я. На моей голове сидел паукан.
Интересно, с чего это? Или отец решил заняться воспитанием ребенка?
Паукан легко спрыгнул с меня и бросился в коридор: «Иса капка ам!».
- Ваше высочество! Я прошу вас! Не надо! – орали голоса. – Прекратите! Вы уже тысячу раз это повторили! Ну всему же есть предел!
- Бегите, он опять со своим «исакапкаам!», - слышался топот ног. Двери закрывались с грохотом.
В воцарившейся тишине коридора послышался отчетливый горестный вздох: «Ипусий слусяй!».
Глава пятая. Сказки для папы
Я честно пыталась уложить паукана спать. Паукан честно пытался уложить меня в обморок.
И тут я вспомнила про детские стишки. Под них засыпают даже самые стойкие дети. Под них засыпают даже взрослые.
- Серый волк сидит в овраге, - начала я. Я выбрала самое мощное заклинание усыпления. Оно никогда не давало сбой. Им можно было бы усыпить даже Ктулху. Если бы тот надумал проснуться.
- Мокнут уши у бедняги, - настаивала я, зевая для рекламы.
- Вылезет – посушит, вымокшие уши, - я закрыла глаза. Сейчас сама усну!