Избор выставил вперед босую ногу, пошевелил пальцами.
— Видел? Они ведь меня к земле приклеили. Не зря тогда яйцо-то скакало, почуяло видно. Пришлось из сапог выскакивать.
Вспомнив о яйце, оба спохватились. Избор вскочил.
— Где оно?
— Эй! Яйцо!
Трава рядом с ними зашевелилась, и на тропинку, откуда-то из-под корней деревьев, выкатился их белоснежный проводник. Целый и невредимый.
— Что ж ты товарищей-то в беде бросило? — укоризненно оказал Избор так, словно не яйцо перед нм стояло, а сам колдун Муря. Яйцо промолчало, только покрутилось на месте на тупом конце и покатилось дальше.
— Слава Богам! — выдохнул Исин, провожая его взглядом. — Все целы! Обошлось!
— Обошлось? — переспросил воевода и принялся загибать пальцы. — Куртки нет, на троих меча порядочного нет, да теперь еще и сапоги потерял. Похоже это на благоволение Богов? Да и попутчики тоже… От одного только голос остался, а другой все норовит под елку забраться…
И все же, не смотря на то, что он говорил, Избор был доволен тем, как повернулось дело. Исин понял это и деловито спросил:
— Теперь куда?
— Туда, — воевода кивнул вперед. Тропинка там круто заворачивала и яйцо, приостановившись на повороте, ожидало когда они подойдут.
Избор сделал первый шаг, поморщился — сухие иголки кололи босые ноги, и подумав, что так идти не годится, ведь случись еще что-либо подобное ему больше не из чего будет выпрыгивать — пошел следом за Гаврилой.
Теперь клетку нес он сам. Гаврила после случившегося принял это как должное — ведь старички могли повторить нападение. Походя, Избор отрезал кусок веревки и привязал чашу к себе на пояс, так же, как это недавно сделал Масленников. Освободив руки, он углядел хорошую дубину, что без пользы лежала на земле, он поднял ее, и стал обтесывать ножом делая из суковатой палки оружие.
Срезая стружки, он поглядывал то на яйцо, то на меч Гаврилы, бесполезно болтавшийся у того за спиной. Масленников оглянулся, увидел дубину и покачал головой неодобрительно.
— Что? Не нравится?
— Нет.
— И мне тоже. Только пока другого нет, придется этим обходиться.
Он посмотрел на ухватистую рукоять, взмахнул…
— Зато всегда под руками. И к кузнецу ходить не надо….
Гаврила оттопырил губу и Избор добавил.
— Да и выбирать сейчас не из чего.
— До первых людей, — сказал из-за спины Исин. — Как каких-нибудь мордоворотов повстречаем, так разживемся.
— Повстречаем, — успокоил Исин друга. — Еще до полудня. Я думаю….
— Не каркай…. — отозвался Масленников.
Исин, чувствуя, что Гавриле этот разговор неприятен высунул голову и сказал погромче.
— И не мелочь какую-то, а серьезных людей… Поперек себя шире…С мечами.
— Вот они из вас щепы понаделают… — спокойно отозвался Гаврила, даже не оглянувшись.
— А уж ты и рад….
Исин знал, что Масленников по своему прав. С дубиной и двумя ножами много не навоюешь.
— Не рад, а спокоен. Пока на нормальную дорогу не выйдем ничего с нами не случится…
Избор ковырнул землю под собой носком сапога и спросил.
— А это что, не дорога? Чем не нравится?
— Разве это дорога? По ней может не в город, а в муравейник придешь. Да и не главное это — добраться, — сказал киевлянин.
— А что ж главное?
Разговаривая с друзьями, Гаврила не спускал глаз с яйца и, думая, что не спроста, верно, старички отступили так легко и быстро.
— Главное выбраться. Медведь!
Глава 5
Избор мгновенно поднял глаза от недоструганной дубины и посмотрел туда, куда указывал Гаврила. Смешно переваливаясь с ноги на ногу, в десятке шагов впереди мчался медведь. Было в нем что-то странное — то ли слишком грязная клокатая шерсть, то ли какие-то неживые складки на шкуре. Воевода еще не понял для чего тут медведь, но что хорошего можно было ждать от медведя?
— Стой! — крикнул Масленников, тревожно оглядываясь по сторонам. И слева и справа росла высокая густая трава, топорщились кусты, но он не задержал на них взгляда. Исин ни Избор пока ничего не поняли, а Гаврила уже холодным от ужаса голосом вопил:
— Яйцо! Он унес яйцо!
Богатырь повернулся к Избору, но увидел не его, а только Исина. Как раз в то мгновение, когда Масленников поворотился к воеводе тот пробежал сквозь него держа дубину в руке словно копье. Между ним и медведем было уже шагов двадцать и расстояние увеличивалось с каждой, секундой. Зверь бежал не хуже скаковой лошади. Понимая, что состязание в беге он неизбежно проиграет, Избор подпрыгнул и метнул дубину.
Он немного не рассчитал. То ли зверь оказался умнее и услышав его раскатисто «Ух!» прибавил ходу, то ли сама дубина оказалась неподходящей для метания, но попала она не в спину, как он хотел, а по задним лапам.
В воздухе прозвучал хруст, словно кто-то огромный наступил на снежный сугроб и зверь заорал человеческим голосом:
— А-а-а-а-а-а!
Спина его надломилась, его скрутило болью и задняя часть потащилась по земле, загребая лапами лесной мусор. Опомнившись, Избор в два скачка приблизиться к нему на десяток шагов и метнул нож в медвежью спину.
— Спасите! Помогите! — неожиданно заверещали старческие голоса из-под шкуры и оттуда в разные стороны выскочили два старичка. Седые бороды вились на ветру как прапорцы, но почтения не вызывали. Избор был готов к любой неожиданности, но не к этой. Он не думая швырнул второй нож в ближнего из них. Тот упал, но у Избора не оказалось времени ни на то, чтобы обрадоваться, ни даже на то, чтобы подобрать нож.
Яйцо, в суматохе выпущенное старичками, словно потеряв от страха голову покатилось вперед — тропинка там ощутимо сбегала вниз, под гору, а в том месте, где кусты вроде бы кончались, в просвете виднелась поляна.
Гаврила, выбежавший на гребень первым, увидел, как их проводник, подпрыгивая на травяных кочках, катится вниз, в ручей, протекавший в низине, чьи берега, как и положено, усеивали мелкие и крупные камни.
У Масленникова от этой картины захватило дух — яйцо весело подскакивая (да и чего с него взять-то, с курициного сына-то?) катилось прямо на камни. То ли мозгов у него не было, то ли еще чего-то, но остановиться оно не могло и его ждал неизбежный для любого яйца конец.
На мгновение в глазах стало темно. Понявший, что тут происходит, воевода пронесся сквозь Гаврилу и почти невесомый от желания перехватить яйцо, ринулся вниз. Но он опоздал.
Опережая всех, даже ринувшегося за яйцом Избора, с березы бесшумно слетел здоровенный ворон, и налету подхватил добычу.
— О-о-о-о-о! — радостно завопили враги в кустах. Ветки по обеим сторонам дороги затряслись, словно все мелкое воинство, что до поры до времени пряталось там, пустились впляс, радуясь неудаче людей.
Спускаясь прыжками вниз, Избор сообразил, что кидать ему в ворона уже нечем. Сапоги и те остались под елкой, и тогда воевода прыгнул, норовя ухватить налету пернатую скотину.
Ворон, однако, сделав изящьный пируэт, облетел расставленные руки, а Избор рухнул в воду. Если бы Гаврила мог смеяться, он без сомнения рассмеялся бы — фонтан получился не хуже того, что он видел как-то в Царьграде, но сейчас ему было не до этого. Только он, бесплотный, до конца мог ощутить всю непоправимость того, что складывалось на его глазах — разбейся яйцо и что будет с ним, с талисманом?
Широко раскрытыми глазами он смотрел на мир перед собой. В глазах уместилось все: и Избор, медленно распрямляющий спину, и тягучие струи воды, стекающие с него на землю и березу, пошатывающуюся от ветра и крупного ворона — странного чернотой своей и угловатостью, с белым яйцом в клюве.
Птица сидела напряженно, словно ждала знака сорваться в небо и даже самому тупому из старичков этой поляны было ясно — чуть испугается птица, взлетит, взмахнет крыльями и поминай как звали.
Старички тут же заорали, заулюлюкали, но птица, словно зная им цену, не обратила на них никакого внимания. Люди интересовали ее куда больше.
— Оборотень… — прошелестело за спиной Гаврилы. Он не ответил хазарину, не желая рисковать, и только шепотом попросил Избора.