Свет в морге погас, оставляя призраков наедине со своими телами. Это практически пытка.
- Зайцев!
- Подождите, Сергей Павлович, забыл телефон.
Молодой парень врывается на пару секунд вновь в морг и тут же пулей вылетает оттуда. Какой же спешкой теперь кажется чужая жизнь! Я вновь неловко провела по волосам своего тела, будто успокаивая. Ещё одна ночь наедине со своим телом.
Через три дня "поводок" исчез, и я смогла покинуть морг, своё мёртвое тело, весёлых практикантов и серьёзного Сергея Павловича с иногда проявляющимся его чёрным юмором. Я неспешно шла к своему дому. Туда, где осталась моя семья. Мой муж. Мой сын. Моя дочь. Я шла, стуча небольшими каблуками по мокрому от дождя асфальту, но никто этого звука, кроме меня, не слышал. Порой меня огибали, будто чувствуя присутствие призрака, но чаще проходили насквозь. Это было неприятно. Не физически, а морально. Вот почему так?
Я шла, как порой привыкла гулять от работы до дома. Девять трамвайных остановок. Всё суетилось в будний день, мой любимый бетонный муравейник. Я была рада, что смогу насладиться этими мгновениями ещё немного. Ещё немного понаблюдать за спешащими людьми, ещё немного порассматривать собаку, счастливую, что её хозяин играет с ней на прогулке, а вдалеке показался ещё и лабрадор. Что ещё надо собачьей душе?
Этот город, казалось, не замечал моего отсутствия. Это было понятно, ожидаемо, но немного грустно. Наверное, во мне говорило моё тщеславие. Вот вдалеке показался и мой дом. Почему-то именно в этот момент моя напускная весёлость пропала, а я, будто постарев лет на пятьдесят, стала медленно идти к нему. Наверное, я бы не хотела заходить в свою квартиру, но меня туда тянуло, и я пошла.
Пятый этаж без лифта. Невысокие подоконники и большие стёкла на пролётах лестницы, из них такой приятный вид. Я всегда это знала. На подоконниках предпоследнего этажа стоят цветы - это работа Алисы, милая дама за семьдесят лет, я часто её видела утром в парке с палками для ходьбы. Никогда не думала, что смерть ко мне будет намного ближе, чем к ней.
- Бабушка Алиса... - попыталась сказать я вслух, но меня никто не услышал. Нет даже привычного эха в подъезде.
КУже была ночь, когда я вошла в квартиру. Зеркала были занавешены, и я никак не могла снять тёмный полог ни с одного из них. Как же я не люблю траур, даже по самой себе. Муж спал на неразобранном диване в гостиной, служащей нам и спальней. Он так и не снял с работы свою костюм, рискуя помять и брюки, и рубашку. Очки валялись на полу рядом с книгой, а галстук беспомощно висел на шее.
Неряха. Как же я тебе детей оставлю?!
Я ласково провела рукой по его плечу, остановив свой взгляд на лице.
- Серёжа, Серёженька... Родной. Прости меня, мой хороший. Я не виновата в этой аварии, просто в груди кольнуло, а затем темнота, и машина...Прости.
Я села на полу, прижимаясь к его руке. Как же не хотелось с ним расставаться. Хотелось как можно дольше смотреть на родное лицо, охраняя его сон.
- Тебе будет нелегко с двумя детьми, я знаю, но ты справишься.
Из комнаты Насти вдруг послышался плач. Я встала и быстрым шагом направилась в комнату дочки. Трёхлетняя девочка смотрела прямо на меня, прекратив плакать и в удивлении, будто золотая рыбка, раскрыв рот.
- Мама?! - радостно воскликнула моя малышка, но так и не смогла меня обнять.
Девочка удивлённо хлопнула ресничками и спросила:
- Ты, правда, больше не вернёшься, мама?
Настя очень хорошо разговаривала для своего возраста и почти не глотала слова. От её вопроса у меня потекли впервые слёзы за все эти дни.
- Мама?
Я села около неё на колени и тихо сказала:
- Прости, малышка, не вернусь. Не могу, хотя очень хочу хотя бы ещё раз обнять тебя и Димку.
- Нет! Хочу к тебе! Хочу к маме! Приди! Приди! Хочу к тебе! Мама!
Настя всё громче кричала, и вскоре появился Серёжа. Он подхватил дочку на руки и прижал к себе, а она всё кричала и плакала, морща своё детское пухлое личико:
- Хочу к маме! Хочу к маме! Пусти! Мама! Мама!
Я плакала на детской кровати, уже больше не в состоянии смотреть на личико своей дочери. За что я должна видеть, как плачет моя дочь и ждёт того, что я никак не могу ей дать? Это больно. Господи, как же это больно. Серёжа унёс Настю к себе в спальню, чтобы успокоить ребёнка. А я свернулась клубочком на детской кровати, всё также всхлипывая.
Настенька...
На следующий день она меня уже не видела. Просто звала и плакала. Мне было её не успокоить, как и мужу. И от её слов вскоре хотелось упасть на колени, зажмурить глаза и закрыть уши. Наверное, из-за этого я была рада, когда сын не увидел меня.