Откровенность Паука оказалась полной неожиданностью.
-Ты больше не виделся с сестрой? - спросила я, чувствуя, как еще один кусочек мозаики становится на место.
-Один раз на улице. Я не стал останавливаться и пошел дальше.
-Почему? Разве тебе не хотелось поговорить?
-Она бросила меня, даже не сказав, что уходит. Наверное, это глупо, но я так и не смог этого ей простить.
-Возможно, она боялась, что что-то пойдет не так и ей не удастся сбежать, - предположила я. - Ей было всего шестнадцать.
-С тех пор я боюсь любить и еще больше боюсь потерять, - голос Паука звучал совсем тихо, так что едва удавалось разобрать слова.
-Я всегда буду тебя любить, - прошептала я, теснее прижимаясь к мужчине. Этот разговор порождал внутри отчаянное желание проявить сочувствие, но приходилось держаться, памятуя, чем жалость обернулась для меня в прошлый раз.
-Я знаю, малышка, - мужчина коснулся моих волос легким поцелуем.
Больше не прозвучало ни слова и я таки провалилась в долгожданный сон.
Утро началось с боли в спине. Она была противной, ноющей и неожиданно сильной. Разлепив глаза, я несколько секунд созерцала дощатый потолок, подсвеченный розовым светом восходящего солнца и пыталась понять, где нахожусь. Память с трудом восстанавливала события прошедшего дня. Наконец, нужное воспоминание всплыло на поверхность, расставив все на свои места.
Поездка к дому Ганса, пепелище, отец Паука, ссора, примирение, секс, ночные откровения. Да уж, ну и денек выдался. Повернув голову, я обнаружила, что Паука в постели нет. Судя по прохладной подушке, ушел мужчина довольно давно. Внутри шевельнулось беспокойство, тут же заглушенное болью от попытки сесть.
Стиснув зубы, я попыталась перевернуться на бок, но вышло плохо. Вспышка боли была такой сильной, что в глазах потемнело. Пришлось остаться на месте, глотая слезы. Наверное, стоило позвать на помощь, но гордость не позволяла. Может, сейчас отлежусь и все пройдет? Вместе с болью и вынужденной неподвижностью пришел и страх. Что со мной такое? Еще вчера все было в порядке, а теперь даже встать не могу. Похоже, активные занятия любовью не пошли мне на пользу.
Боль утихла минут через десять. Попробовав еще раз, я таки смогла сесть. Было все еще больно, но я терпела. Так, теперь передышка, а потом попробуем встать. Возможно поврежденные мышцы просто затекли за ночь и нужно лишь расходиться. Думать о том, что проблема может оказаться серьезнее не хотелось.
Наконец, спустя полчаса мне удалось встать с кровати, крепко держась за спинку. Босые ноги холодил грязный пол, но нагнуться за обувью нечего было и думать. Ну что же, можно себя поздравить - я стою. И что дальше? Вряд ли в таком состоянии у меня получится спуститься по лестнице. С другой стороны, я просто обязана быть огурчиком, иначе мы не сможем нагнать Ганса.
Разжав судорожно сжатую ладонь я отделилась от кровати и сделала несколько медленных шагов по комнате. Ходить оказалось не так плохо, как наклоняться или садиться. Добравшись до письменного стола у противоположной стены, я ухватилась за столешницу, переводя дух. Взгляд упал на рисунки, пришпиленные к стене. Они заинтересовали меня еще вчера, а теперь выдалась отличная возможность их рассмотреть.
С клочков пожелтевшей бумаги на меня смотрели лица. Просто быстрые зарисовки, сделанные, по всей видимости, в школьных тетрадях, а затем вырванные и приколотые к обоям. Портретов было много, больше двух десятков. Особенно выделялся рисунок Яна, размещенный ровно в центре. Несмотря на явную разницу в возрасте, отца паука я узнала безошибочно. Здесь он был изображен в спящим в кресле, с бутылкой, грозящей вот-вот выскользнуть из руки.
Да, детству Паука не позавидуешь. Неудивительно, что у него начались проблемы с психикой.
Дверь скрипнула и открылась, впуская в комнату Паука. Мужчина был полностью одет и выглядел довольно мрачно.