«Эти языки не развяжут!»
Я шел впереди, за мной начальник ИВС. Грохнули две решетчатые двери, которые нам открыли изнутри. Мы были уже в изоляторе. В закутке у входа находилась кухня и рядом туалет. Как и положено, меня вначале ввели туда. Все пять камер, расположенных буквой «Г», слышали, как доставили нового задержанного.
—В пустую… — распорядился начальник ИВС.
Один из двух дежурных — молодой, безразличный — меланхолично крутанул ключом замок, почти одновременно подал дверь на себя до упора. Знакомые стены, окрашенные унылой масляной краской. Тяжелый дух. Настил из досок «для отдыха», занявший треть камеры. Я побрел к нарам. Загремел замок. И время сразу остановилось.
Меня разбудил поворот ключа в замке.
—Здоров…
Это был он. На бледном лице бросались в глаза красноватые крылья носа и веки. На Пасторе тоже была деловая тройка. Наши костюмы были как родные братья. Ему не дали сменить одежду. Взяли прямо в офисе «Колеса» «Экология». Только отобрали галстук. Может, бабочку.
—Привет.
Дальнейший успех предприятия зависел от меня самого. С этой минуты мы как бы поменялись местами. Я был задержанным, к которому менты кинули в камеру своего человека. «Своим» был Пастор.
—Давно здесь?
Пастор не узнал во мне секьюрити, не пускавшего когда-то его с телкой в отель на Арбате. Все другие наши встречи проходили и вовсе заочно.
— А что, собственно? — Я не был особенно дружелюбен.
— Как тут теперь порядки?
— Меня только сегодня привезли. Из Каширы.
— Сам каширский?
— Москвич.
— А откуда?
— Ты сам-то откуда?
Он назвался настоящим именем.
—Занимаюсь мелкой оптовой торговлей…
Я назвал имя-отчество, вписанное в бланк задержания на тот случай, если прокурору или другому проверяющему придет в голову заехать на Павелецкий. Протокол был липовый. После моего освобождения начальник ИВС должен был лично его изъять и уничтожить.
— Я находился в Каширском следственном изоляторе.
— Долго?
Постепенно разговорились.
— Из Каширы меня доставили для следственных действий.
— А где работаешь?
— Частная охрана.
— А при чем железнодорожная милиция?
— Какое-то хищение. Обнаружила, когда вагон был на главных путях… Подозревают, что кража была, когда он находился на подъездных. Рядом с охраняемым объектом… А ты?
— Я тут с утра. Тоже какая-то глупость: хищение импортных сигарет! Чушь! Я готов им купить эти три контейнера, чтобы отвязались. Как у тебя с перспективами?..
— Вроде есть шанс.
Я объяснил про подвешенные на вагонах пломбы, которые профессионалы снимают весьма тонко и так же тонко подвешивают.
—Иногда вагон может пройти тысячи километров, прежде чем обнаружат! От Владивостока до Москвы… — Бывший начальник уголовного розыска железки, я мог рассказать Пастору тысячи историй об этом.
— И что?
— А тут, на наше счастье, пломба вскрывалась. И даже дважды… Им в жизни ничего не доказать!
Пастор заговорил о себе. Я убедился в том, что он тоже боится быть искренним. Первый предложил:
—Может, поспим? Это лучшее, что нам остается…
Утром, во время и после оправки, мы почти не разговаривали. Дежурный наряд сменился. Мы получили по эмалированной кружке чаю, по краюхе хлеба с двумя кусками сахара.
Перед тем как дверь в камеру закрылась, я обратился к одному из ментов, показавшемуся мне более сообразительным:
—Следователь вчера при мне звонил жене насчет передачи. В Каширу ей далеко ездить. Поэтому я без сигарет, без сменки. Она должна была сегодня утром привезти…
Дежурный молча посмотрел на меня. Ничего не сказал. Утро провели молча. Была суббота. Никого из ИВС не вызывали. Неожиданно в камере загремел замок. Тот же дежурный молча взглянул на меня, на пакет, который держал в руках. На пакете была выведена взятая мною фамилия.
—Держите…
Я сел спиной к глазку. Стал перебирать полученное. Несколько парниковых помидоров, огурцы. Головка свежего чеснока. Пирожки. Блок «Кэмел». Все, что я загодя приготовил сам и оставил в кабинете Николаева. Все было намеренно вскрыто, проверено. Каждый пирожок переломан. Я не спешил есть. Первым делом принялся тщательно все проверять. Пастор возвышался надо мной, с любопытством следил за моими манипуляциями. Я был неистощим в поисках весточки с воли, и наконец настойчивость моя увенчалась успехом. В одном из переломанных пирожков с рисом, в самом уголке, лежала записка — скомканный шариком кусочек папиросной бумаги. Крохотными печатными буковками там было рассыпано:
«Следователь сказал, что завтра пойдешь домой, свидетеля твоего никто не видит уже с месяц, еще звонили из страны, надеются, ты сразу приедешь…»
Я продемонстрировал к с и в у Пастору. Он прочитал ее очень внимательно. Все у меня внутри замерло. Пастор возвратил мне записку. Он молчал. Чувствовалось, что колеблется. Я лег. Смотрел в потолок. Принесли баланду. Пастор от своей порции отказался. Я последовал его примеру. Обед для ИВС брали в столовой на Москве-Товарной. Готовили там совсем неплохо. Внезапно он решился:
— Если не секрет, о какой стране речь?
— Израиль.
— Я так и подумал. А где именно?
— Маалей Адумим. Под Иерусалимом. У меня даже виза на руках. Приходилось бывать? — Я взглянул на его.
— В Иерусалиме. В Тель-Авиве. В Кейсарии…
Милицию Павелецкого вокзала не могли интересовать зарубежные связи Пастора. Сфера ее интересов простиралась до станции Павелец и еще по Окружной железной дороге…
— Отличные места…
— Думаешь, тебе дадут выехать?
— Я бы не хотел сейчас обсуждать этот вопрос:
Пастор принял решение в ночь на воскресенье. Сразу и бесповоротно. Он не сомневался в том, что само Провидение послало ему меня в камеру.
— Мне надо передать привет моему партнеру…
— В Москве?
— В Иерусалиме.
Я пожал плечами.
— Труд оплачивается.
— Пока я ничего не могу сказать…
— На нет и суда нет. Но если выпустят…
—Я сделаю что смогу. Милиция не будет об этом знать. Это могу гарантировать.
Я и в самом деле не собирался впутывать Николаева в историю противоборства О'Брайена и Камала Салахетдинова. Бумагу мы взяли в туалете, грифель у него был. Мы сели рядом.
—Имя придется запомнить. Отари.
Он говорил об Отари О'Брайене…
— Вот контактный телефон. Говорить только с ним. Тебе дадут его координаты.
— Я понял.
— Надо передать О'Брайену всего несколько слов. «Кассета на вилле у адвоката, в Иерусалиме…» Все!
— Он знает, что за кассета, какой адвокат?
— Да. Второе имя — Джамшит…
Я едва не выдал себя:
— Понял.
— Джамшит подсылает своего человека в Иерусалим за этой кассетой…
«Здорово!..»
Разговор с Джамшитом состоялся на днях. Наедине. В «помещении для деловых переговоров», абсолютно чистом… И вот передо мной человек, который знает о задании, которое мне предлагалось.
После разговора с фотокорреспондентом Мишей Левитом я нашел виллу Инны Снежневской, о которой он говорил. Вилла стояла действительно у дороги. В Рамоте. В районе новых вилл. Еще из автобуса я увидел контейнер с надписью «Союзхимэкспорт», стоявший рядом. Вокруг шло строительство. Я задал пару вопросов рабочему у контейнера, но ответа не получил. Это был араб, знавший английский язык. Он работал на стройке. Я прошел вдоль улицы. Мне встретился еще работяга, на этот раз местный…
Всегда поражает, когда живущие поблизости аборигены не знают кратчайшей дороги, или проходного двора, или, как в моем случае, того, кто живет в соседнем доме…
Трехэтажная белая вилла обращала на себя внимание.
Я оглядел ее глазами секьюрити. Парадный вход был в глубине тупичка, образованного боковыми стенами. Сбоку от двери виднелось небольшое окно служебного помещения. Вилла была построена недавно. Всюду виднелись следы стройки. Лампочка над входом не была защищена, на цоколе — брызги белил. Закрытый гараж располагался на уровне второго этажа. Заезд в него был выше по склону и соответствовал уровню дороги. С горы, рядом с контейнером, на котором выведены русские буквы, был виден пустой внутренний двор.