Раде клонит ко сну, его тело охватывает какая-то нега при мысли о том, что он останется в постели с женой. Их кровать пристроена под потолком в хлеву. Раде смастерил ее сам: срубил в горах подходящее дерево, настлал чистой ячменной соломы. В доме кровать была диковинкой, и все же отец не осудил: пускай, как Раде лучше.
…На следующее утро Илия и Войкан, погоняя впереди себя лошаденок, отправились в город. Верхом не поехали — гололедица и слишком холодно, просто обжигает порывистый ветер с заснеженных гор.
По пути они нагнали людей, очевидно, идущих по такому же делу. Все спешили, словно боялись, что сена не хватит. Войкан не удержался, чтобы не заметить Илии:
— Видишь, народ пренебрегает кассой, все к торговцу идут! Конечно, то, что тебе подстроил твой отец Вране, он и всякому другому учинит… А что он нам, православным, желает, пусть и ему пошлет господь… Некоторые из наших задумали записаться, но он отказал, говорит: «Это только для моих прихожан!»
— И мне отказал, — заметил Илия, — а в былые времена отдал бы мне все, что имел. Черт его знает, все они одним миром мазаны. За любой пустяк готовы дом по камешкам растаскать, лишь бы свое взять! — И спросил: — А что с вашей кассой?
— Сказывают, тот монах ее бы в два счета основал. Да и почему бы нет? Но боится, брат… себя бережет. Газда Йово не очень-то эту кассу одобряет, а газда ведь староста нашей церкви. Должно быть, кто-то напакостил… Но, правду сказать, не очень-то это меня трогает!
В лавке они застали уйму народа. Управитель Васо указывал, кому давать сено, а приказчик записывал в торговую книгу.
Газда Йово в конторе пил кофе. Было десять часов. Каждый день в это время он пьет кофе, он всю свою жизнь подчинил определенному распорядку и не отступает от него ни на волос.
Люди уже приучены не спрашивать о цене; если нужда прижмет, только подавай, все сойдет за подарок! Заплатят осенью, сколько хозяин назначит.
— Спасибо тебе, газда! — говорит Войкан. — Дай вам бог! Ей-право, выручили народ из нужды… Что сталось бы со скотиной, не будь вас?
Илия подошел и поздоровался с газдой за руку, тот ухмыльнулся своей натянутой улыбкой, которая играет лишь в положенном ей месте — в уголках губ.
— Что же ты не берешь сено у отца Вране? Он сейчас о вас печется, — сказал газда.
— На кой мне этот поп, ежели ты у меня?..
— А ведь спрашивал?
— Кто тебе сказал?
— Не твоя печаль. Спрашивал?
— Ошибаешься!
— Пустое.
И крикнул Васо:
— Не позабудь об Илии, дай сколько спросит!
— А тебе чего, Войкан?
— Того же, что и другим, газда.
— Ступай туда вон, к Васо.
— Но я бы… — Войкан почесал затылок, — мне бы еще малость деньжат, надо налоги платить и купить кое-какой мелочишки…
— Откуда теперь наличные, бог с тобой?! Все отдал за сено.
— У вас-то уж найдутся, а взыскать будет с чего.
— Правду говорю: нету. — Потом, что-то надумав, газда добавил: — Зайди позже, посмотрим.
Повалили за Васо принимать сено. Получив свое, Войкан завернул с управителем в корчму и угостил его, чтобы он замолвил газде доброе слово. Васо выпил вдосталь вина, закусил мясом, и оба двинулись обратно.
Управитель вошел в лавку первым и, не сказав хозяину ни слова, шмыгнул через погреб во двор.
А Войкан, уже под хмельком, помедлил некоторое время у входа, пускай, думает, Васо переговорит с хозяином, и только немного погодя проследовал в лавку.
Газда Йово, согнувшись над столом, перебирал какие-то старые гербовые марки; тер их резинкой и бережно укладывал в коробочку.
— Пришел? — Газда захлопнул коробочку, отодвинул ее в сторону и уставился на Войкана. — Нет у меня наличных денег.
— Выручи, хозяин, сейчас нужно, не то поздно будет… Конфискуют за налоги имущество.
— Нет у меня наличных, а жалко тебя: дам-ка я тебе кукурузы.
— У меня, хозяин, и у самого кукуруза найдется.
— Погоди, дурень! Возьми кукурузу и продай в городе — вот тебе и деньги!.. Сколько тебе нужно?
— Талеров тридцать… Разделался бы со всем: и плату за пастьбу внес и накупил бы кое-какой мелочишки, которой вы у себя в лавке не держите…
Газда мгновенно прикинул в уме.
— Тогда возьми, брат, тридцать четвертей кукурузы, оно примерно так и получится.
— Васо, — окликнул газда управителя, когда тот вернулся в лавку, — выдай из амбара Войкану, когда спросит, тридцать четвертей кукурузы. — И, взяв долговую книгу, записал, считая по шести крон за четверть, сто восемьдесят крон.