В течение нескольких последующих минут мужчина в ложе продолжал смотреть на сцену, не замечая, что происходит вокруг. Затем что — то — может быть, напряженная тишина зрительного зала, заставило его повернуть голову.
Увидев сотни женских глаз, устремленных прямо на него, он перестал улыбаться.
Тишину резко нарушили истерические вопли, раздавшиеся одновременно в нескольких местах по залу.
Мужчина постоял в ложе еще пару минут, затем на его лице появилось выражение тревоги и, быстро повернувшись, он решительно шагнул вглубь ложи. Из партера нельзя было видеть, что там произошло, но он снова появился в ложе и у всех на виду стал отступать от двери спиной к барьеру. Вслед за ним появилось несколько женщин. Их искаженные ненавистью лица заставили Джейн содрогнуться. Когда мужчина на минуту повернул лицо к залу, было видно, что он смертельно напуган. Женщины наступали на него, словно разъяренные фурии.
Чуть поколебавшись, он перебросил ногу через барьер ложи и выбрался наружу. Очевидно, он собирался перелезть в соседнюю ложу. Упираясь одной ногой в кронштейн светильника, он пытался ухватиться рукой за край барьера. В тот же момент две женщины из прежней ложи ухватили его за другую руку. Какой-то ужасный миг он висел между двух лож, стараясь сохранить равновесие, затем рухнул головой вниз в проход между креслами партера.
Джейн прикусила губу, чтобы не закричать, но даже если бы она закричала, никто бы не заметил этого — такой крик и визг стояли кругом…
Вернувшись домой, Джейн долго сидела перед телефоном, прежде чем поднять трубку и набрать номер своего журнала. Наконец она решилась:
— Это ты, Дональд? — спросила она дежурного репортера деланно равнодушным голосом. — Это Джейн. Ты случайно ничего не знаешь о том человеке, который сегодня упал с балкона в театре «Каунтесс»?
— Знаю, конечно, — я как раз пишу о нем некролог. А что бы ты хотела знать?
— Да ничего особенного — просто, кем он был и так далее…
— Его звали Дэзмонд Хейли. Тридцати пяти лет от роду. У него, оказывается, была масса всяких ученых званий — в основном в области медицины. Специализировался как психиатр, написал целый ряд научных трудов. Самая известная его книга — это «Психология толпы и эпидемия истерии». Не так давно опубликовал статью под заглавием «Гипноз и вызываемые им массовые галлюцинации» — довольно мудреная работа, не для рядового читателя. Он жил в… эй, что там с тобой?
— Да ничего, — ответила Джейн, стараясь казаться спокойной.
— Ты, часом, не была с ним знакома?
— Нет, — сказала Джейн твердо, — нет, я никогда его не встречала.
Она аккуратно положила трубку на рычаг, внешне спокойно прошла в соседнюю комнату, так же спокойно и печально опустилась на постель и тут-то позволила себе дать волю слезам.
А кто мог бы сказать, сколько еще горьких слез было пролито в ту ночь на бесчисленные подушки от того, что волшебный сон не приснился вновь и не мог уже присниться никогда?..
Дикий цветок
(Пер. с англ. М. Бирман)
Только не мисс Фрей — кто угодно, но не Фелисити Фрей!
Пусть другие вскакивают от звонка будильника, смывают с лица паутину сна, быстро одеваются и с нетерпением ждут, когда закипит кофе. Пусть они его пьют, обжигаясь, и затем бегут по своим делам, словно роботы на батарейках, чтобы заключать новые сделки и вершить великие дела…
Пусть они это делают, но не Фелисити Фрей. Ведь сегодня — это продолжение вчерашнего дня, а сегодня и вчера составляют то, что называется жизнью. Жить — значит не просто тикать, как стенные часы. Жизнь — это что-то непрерывное, в чем ничто не повторяется, что-то, о чем надо помнить всегда, и во сне и наяву. Ведь она может продлиться совсем недолго…
Вот поэтому-то не надо спешить. Мисс Фрей и не спешила — она не бросалась очертя голову в новый день, а, проснувшись на заре, лежала неподвижно, слушая пение птиц и наблюдая, как светлеет небо.
Когда птицы замолкали и отправлялись на ежедневные поиски пищи, мир становился почти беззвучным, и Фелисити испытывала беспокойство. Затаив дыхание, она ожидала хоть какого-нибудь звука, чтобы убедиться, что все в порядке, что мир еще не прекратил свое существование, как это может случиться однажды.
Возможно, даже сейчас, в эту самую минуту, где-то на земле поднимались к небу столбы дыма, извивающиеся, как щупальца Медузы, отмечая собой начало той тишины, которая явилась бы концом мира. Эти столбы всегда присутствовали в подсознании Фелисити, она уже давно ненавидела и боялась их, так как они были для нее символом победившей Науки. Может быть. Наука и являла собой что-то замечательное, но для Фелисити она была врагом всего живого на свете. Она была для нее каким-то кристаллическим образованием на обнаженной коре мозга, чем-то бесчувственным, бессмысленным и вместе с тем страшной угрозой, которая внушала ей страх так, как огонь внушает страх животным.