Солнце поднялось еще выше. Блэкли наконец вернулся и слегка подтолкнул Мэддока.
— Шагай к дороге, смутьян! За нами скоро приедут.
Мэддок шел впереди по сухой неровной земле. Дюжина поколений ирландских земледельцев кончалась на нем, мятежном и неуправляемом человеке, посвятившем свою жизнь рыбалке. И тем не менее руками и сердцем он понимал и любил хорошую землю. А это — он посмотрел вниз и в сердцах сплюнул, и плевок мгновенно впитался в смесь гравия с песком — это лишь жалкая пародия на почву.
Солнце. Грубое, беспощадное солнце без устали метало вниз свои злые лучи. Мэддок вытер пот со лба и продолжал угрюмо шагать вперед, не желая доставить своему захватчику удовольствие просьбой дать ему что — нибудь, чем можно было бы прикрыть голову.
Они пришли к черной, блестящей дороге. Она поглощала солнечный свет, словно губка, а затем отражала его обратно прямо в лицо Мэддока. Чтобы хоть как — то облегчить себе жизнь, он отвернулся от дороги и стал изучать сухой и резкий пустынный пейзаж. К своему глубокому потрясению, Мэддок убедился, что вокруг стоят дома: высокие, красивые, чудесные дома, украшенные балконами и пешеходными дорожками. В солнечном свете их окна сверкали, словно серебро.
— Вот так номер! — громко воскликнул он. — Здесь живут люди? В этой пустыне?
— Здесь не всегда было так, — отрезал капитан Блэкли. — Мы работаем над тем, чтобы все здесь изменить.
— О, разумеется, — фыркнул Мэддок, — вы, наверное, считаете, что стоит вам щелкнуть пальчиками и пустыня расцветет?
— Нет. — Полицейский стоял чуть в стороне, словно отстраняясь от сомнений Мэддока. Он еще добавил, но очень тихо, словно обращаясь к самому себе: — Сюда бы только немного холодной воды… И как следует поработать…
Мэддоку вдруг стало очень стыдно. Он вспомнил покрытые сочной зеленью холмы Мэриленда и покрытые пылью бугры, в которые они превратились. И это песчаное пространство, наверное, каких — нибудь сто лет назад было садом.
И… холодная вода? Холодная, быстрая, журчащая вода, которая способна погасить огонь, сжигающий души умерших людей… Он начал размышлять над только что пришедшей ему в голову жуткой аналогией, поразившей его до глубины души. Каждый из тех жалких лоскутиков прозрачной, раскаленной ткани, которые Стенелеос Магус LXIV без устали стремился охладить, — разве они не были когда — то сочными, свежими и изумительно красивыми? Разве не были они так же зелены и прекрасны, как луга и холмы прошлых столетий?
Этот полицейский сказал что — то насчет работы. Нелегкой работы. Мэддок снова посмотрел вокруг на выжженные солнцем холмы, усыпанные круглыми, покрытыми толстым слоем пыли валунами. У него даже закружилась голова, когда он представил себе, какую работу надо проделать, чтобы все здесь расчистить, провести воду, рассадить сады и леса.
Лично он ничего этого делать не желал. Он желал отвернуться. Все это не входило в его задачу. Все это для него было слишком огромно.
Он хотел — он пытался — отвернуться. Он сделал, что ему было положено и даже больше. Он заслужил отдых. Однако снова и снова он вспоминал зеленые поля и журчащие ручьи прошлого. Он вспомнил холодную речушку, где он впервые встретил Стенелеоса и Валентина.
Это была огромная задача. Для ее выполнения не хватит человеческой жизни; может быть, не хватит и десятка, и сотней жизней. Мэддок ясно ощутил свою малость и одновременно гордость за то, что волею судьбы оказался причастным к этой задаче.
Он понимал, что работа заключалась не только в том, чтобы вернуть леса и жизнь на эту выжженную солнцем землю. Главной работой была та, которой посвятил себя Стенелеос и маленькой, едва заметной частью которой стал Мэддок.
Он помог Стенелеосу принести надежду и жизнь туда, где оставались только безнадежность и смерть. Эта нескончаемая работа была равносильна тому, чтобы принести маленький лучик света в бесконечное, абсолютно черное пространство. Он помогал не рабам, не генетическим отказникам и даже не проклятым душам. Он помогал надежде.
— Это место будет утопать в зелени, — сказал Мэддок и задумчиво улыбнулся. — Я не имею права подшучивать над тем, что вы мечтаете жить на цветущей и мирной земле.