Он повернулся к ней и умоляюще продолжил:
— Если я вам не нужен, то лучше скажите об этом прямо и совсем отстраните от дела. Если это не так, то возьмите меня с собой равноправным компаньоном. Мне бы хотелось пойти с вами и еще раз проверить, на что я гожусь. Я уже был в подобном деле, где, скажу вам, не обошлось без крови. Так что я немного разбираюсь в вопросах контрабанды людей. Кроме того, я постепенно прихожу к мысли о том, что спасать людей от смерти, давая им жизнь, и спасать их от рабства, давая свободу, — в сущности, почти одно и то же.
Катя ждала продолжения и молчала. Мэддок тоже молча облокотился на перила обеими руками. Его ладони были над водой, и пальцы почувствовали, как воображаемая рыба бьется на крючке, привязанном к концу воображаемой удочки. Ему уже почти хотелось оказаться снова дома, послав ко всем чертям всю эту магию и приключения, обрушившиеся на него.
Неожиданно на его глаза навернулись жгучие и едкие слезы. Мэддок отчаянно заморгал глазами, прогоняя их и досадуя на себя за то, что позволил женщине увидеть свою слабость.
— Вы мне доверяете? — спросила Катя.
— Разумеется! — Мэддока удивил этот вопрос.
— А Марианне и Кристоферу?
— Клянусь жизнью, да.
— А Шарлин?
Он вздохнул:
— Вы знаете, это даже не назовешь доверием. Это скорее зависимость, в которой нет ничего плохого. Она никогда не сделает мне пакости, по крайней мере, умышленно; и я никогда не причиню ей зла — это так же верно, как то, что я — Мэддок О'Шонесси. Я и она зависим друг от друга, но не потому, что хотим, а потому, что должны. Но… — сказал он с меньшим энтузиазмом, — она об этом не знает, не верит и не хочет этого. Так что… доверяю? Нет. Сказать уверенно «да» я не могу.
Катя повернулась и спокойно, серьезно посмотрела на него. За ее внешним спокойствием Мэддок видел бьющую ключом жизнь и живой, проницательный ум. Веселость и юмор, неистовую гордость и невероятную способность любить — все это не могла скрыть от Мэддока внешняя суровость этой женщины.
— Должна сказать вам правду, Мэддок. Я действительно собиралась отстранить вас, дав какое-нибудь идиотское поручение. Я сомневалась в вас. Понимаете, вокруг вас есть какая-то атмосфера маскарада, шутовства.
Он едва не рассмеялся вслух, и не только от облегчения.
— Ну, это мое фамильное наследство; буквально у всех членов моей семьи есть что-то вроде этого.
Она задала вопрос, которого он ждал, и он знал, что она знает, что он ждет этого вопроса.
— У вас большая семья?
— Моя семья — я один.
Она, по-видимому, ожидала именно этого ответа. Помолчав немного, она сказала:
— Вы пойдете с нами и будете воевать на нашей стороне. Я не буду давать вам второстепенных заданий, поскольку у вас есть нечто, имеющее ценность во все времена.
Теперь была его очередь задать напрашивающийся вопрос:
— Что же такое это нечто?
— Мозги.
Он понимающе кивнул. Да, у него были мозги, и он знал это. Иногда он гордился этим, а иногда и стыдился. Его ум всегда был с ним, и Мэддок, например, мог сочинить историю лучше любого из известнейших ирландцев-лгунов. Но, с другой стороны, он не сделал ничего существенного в своей жизни. Он был не более чем самоуверенный хвастун; насмехающийся, крикливый, хитрый, никого не уважающий и никем не уважаемый. В свои тридцать восемь лет он был не женат и не имел ни пени в кармане.
Четыре ночи и сто пятьдесят лет назад на берегу холодной речушки Стенелеос Магус LXIV спросил его: «Чего ты хочешь в жизни?»
А в самом деле, чего?
Он до сих пор еще не мог ответить на этот вопрос.
Они молча наблюдали за тем, как вечер сменяется ночью и как далекие огни светят, словно блуждающие огоньки в грязном болоте. Мэддок, хотя ему и удалось успешно выдержать тесты Кати и завоевать ее доверие, был мрачен и уныл, как никогда в своей жизни.
Марианна вышла на палубу и обнаружила их, опершихся о поручни и думающих каждый о чем-то своем. Как раз в этот момент откуда-то донесся металлический колокольный звон, едва проникший в сознание Мэддока. Что же касается Кати, то еще никому на свете не удавалось незаметно пройти за ее спиной, тем более на лодке в темную ночь. Она посмотрела назад и подняла палец к губам. Затем две женщины отошли в сторону и начали шептаться о чем-то. Мэддок при желании мог бы разобрать кое-что из их разговора. И чуть позже, когда к женщинам присоединился Кристофер, ирландец — не будь он так занят своими мыслями — услышал бы его приглушенный смех так же, как простые и ясные мысли по поводу предстоящего дела.