— Если я правильно понял, то кроме вашего наставника и защитника никто не сталкивался с вашими попытками управления стихиями, а все прочие проявления вполне могли остаться незамеченными. И останутся. До вашего совершеннолетия.
Отчаянная попытка вернуть все вспять:
— Какими стихиями? О чем ты говоришь?
— Вы — маг, ваше высочество. Но не простой маг. Заклинательница.
Кажется, она перестала дышать. На очень долгое мгновение.
— Ты… Нет, ты бы не стал нарочно придумывать ТАКОЕ…
— Я и не придумываю. Вчера вечером вы были в шаге от начала Танца.
А вот теперь лгу, и безбожно. Сари уже танцевала. Неуклюжий, скованный, нелепый, но самый настоящий Танец. И, сама того не подозревая, бросила мне вызов по всем правилам. А я ответил. Только не по собственной воле и не собственным разумом, а холодным и бесчувственным пробуждением печати, на несколько вдохов взявшей власть над моим телом в свои незримые руки. Кукла на ниточках, вот кем я был вчера. Моя душа была отставлена в сторону и могла только с горечью наблюдать за поединком, в котором у Сари не было ни единого шанса выстоять, потому что… Сэйдисс усовершенствовала печать в моей груди. Если обычному человеку нельзя доверять могущества больше, чем он способен вынести, то мне, чьи дух и тело так и не смогли срастись заново, было вполне по силам справляться не только со стражем и наблюдателем, но и с воином.
Теоретически тело любого человека способно взаимодействовать с потоками Силы, но только одаренные могут сделать этот процесс постоянным, а все прочие вынуждены довольствоваться краткими вспышками под руководством внешнего управителя. Такого к примеру, как печать Заклинателя. Неверно полагать, что она всего лишь клеймо раба. Она больше. Неизмеримо больше, и в первую очередь потому, что ее власть над телом — лишь побочное проявление. Печать следит за равновесием здоровья, душевного и физического. Печать позволяет повелительнице чувствовать беду, постигшую ее подопечного и приходить на помощь. А еще печать способна защищать, на короткое время даря телу возможность осязать потоки Силы, то бишь, управлять ими.
Конечно, основная задача печати — предотвратить посягательство Заклинателя со стороны на чужое имущество, но если бы я столкнулся с магической атакой обычного одаренного, подозреваю, итог был бы тем же самым. В чем мне повезло, так это в неопытности Сари и неразвитости ее дара: во время обучения под руководством Сэйдисс приходилось отражать самые разные атаки, и опытным путем были установлены мои пределы, совсем невеликие, чего уж скрывать. Против Заклинателя уровня Валлора я продержался бы не дольше минуты, а потом лег бы костьми, не успев провести даже мало-мальски пристойную контратаку. А если учесть, что Валлор — отнюдь не самый умелый Заклинатель…
— Т-т-танца? — Еле выдавила Сари.
— Да, ваше высочество. И я непременно расскажу вам все, что знаю об этом, но прежде хочу попросить: посидите эти дни дома. В пределах мэнора и вам ничто не угрожает, и ваши… способности не вызовут разрушительных последствий. Согласны?
— Я… С этим можно что-нибудь сделать?
Она повернула голову и умоляюще посмотрела мне в глаза.
— «Что-нибудь»?
— Ну… избавиться?
Я смахнул слезинку, сползшую на скулу принцессы.
— Нет.
— Что же мне теперь делать?
— Успокоиться и набраться терпения.
— Терпения? Зачем?
— Хотя бы подождать появления у меня свободного времени.
Нить пятая.
Горсточка муки,
Глоток воды и пальцы.
Кто пекарь? Ты? Я?
Полотенце промокло насквозь, а волосы все не желали подсыхать. Я взъерошил мокрые пряди пальцами и уже начал подумывать о том, чтобы переместиться обратно в кухню, но тогда пришлось бы не только заново затапливать плиту, а и тащить с собой из кабинета «капли» и прочие принадлежности для магических упражнений. Во дни моего одинокого пребывания в мэноре так обычно и происходило, но матушка никогда не одобряла смешивания дел служебных и семейных, а возвращение ее и братьев должно было произойти с минуты на минуту: за окнами дома уверенно темнело. Принимая во внимание возможность возникновения склоки под хорошо знакомым девизом «опять раскидал повсюду свои мудреные штуковины», я сгреб угли из плиты в жаровню и отправился туда, где ученым занятиям ничто не должно было помешать — к себе в кабинет, по совместительству бывший и спальней.
Практика тщательных омовений перед началом ответственных дел известна издревле, но потомки редко прислушиваются к мудрости предков, вот и сейчас, на третьем столетии от основания Нэйвоса, пожалуй, лишь жрецы в храмах неусыпно следили за чистотой собственного тела. Признаться, у меня необходимость мыться с ног до головы всякий раз, как отваживаешься на важную затею, вызывала усмешку. До недавнего времени, а точнее, до недавнего приключения в маленьком городе под названием Кенесали. Приключения, опытным путем подтвердившего: вода способна уносить с собой тени чувств и мыслей. Древние рукописи называли в числе полезных сторон омовения именно избавление от чуждых, принесенных извне влияний, но излагали свои предостережения и советы, как водится, весьма вычурным языком, почему и не воспринимались со всей серьезностью. А зря, ведь они были совершенно правы.
Человеческое, да и любое другое живое существо, находясь в Потоке, мешает его течению. Струи Силы, столкнувшиеся (или же прошедшие насквозь) с той областью пространства, которую занимают тело и душа, уносят с собой оттенки встретившейся на пути личности: так речные воды, подмывшие глиняный берег, на какое-то время становятся мутными. Но если бы Поток молниеносно рассеивал впитанные чувства, не возникало бы трудностей при отрешении от мирских забот, а на деле происходит обратное. Боль, злость, удовольствие, ненависть, любовь и прочие ощущения, почерпнутые у одного человека, текут вместе со струями Потока прочь, а когда задевают кого-то другого, оставляют на нем незримые следы чужих переживаний. При должном сосредоточении вполне можно почувствовать пришельцев извне, а вот избавиться от них гораздо сложнее, и тут на помощь приходит… Правильно, вода. Стихия, подобная Потоку во многих своих качествах, способна поглощать и тени душевных терзаний, вышедших за пределы тел. Поэтому мылся я с остервенением. Тер себя мочалкой, как в первый и последний раз. Что мне нужно будет делать вечером? Ловить эхо зерен Хаоса. И чем меньше нанесенных слоев песка будничной суеты останется на поверхности моей души, тем лучше.
— Позволите нарушить ваше уединение?
Звонкие колокольчики голоса. Шелк, шепчущийся с паркетом. Как я мог забыть?!
Мог. Увлеченный сладкими мыслями о ревности, упустил из виду источник их возникновения — черноволосую эльфийку, невесть за каким аглисом ступившую в пределы Кэллос-мэнора. Вчера вечером гостья изволила отдыхать, утром тоже не явила свое прекрасное личико обитателям дома, только сейчас, ввечеру напомнила о себе. Но и я хорош: не помню, с кем живу под одной крышей.
— Как пожелаете, hevary.
В ответ она улыбнулась, по-прежнему вежливо, и все же, толика укоризны в изгибе четко очерченных губ чувствовалась.
Обычно к снисходительному высокомерию в свой адрес я отношусь равнодушно: замечать замечаю, но пропускаю мимо, потому что никоим образом не могу (и не рвусь, чего греха таить) менять положение вещей. Однако давно знакомая и привычная мина в исполнении иноплеменницы показалась удивительно оскорбительной и настоятельно требующей отпора. Хотя бы следующего:
— Прошу простить мою нерадивость: хозяин дома должен прежде всего заботиться о благе гостей, а потом уже о семейных нуждах.
Веера длинных ресниц опустились, потом снова приподнялись, а их обладательница заметила:
— Гости приходят и уходят, их можно пускать на порог или гнать прочь, но круг семьи драгоценнее всего на свете.
И как сие понимать? Как наставление или как тонкое признание отсутствия обиды? Попробую уточнить: