Он не прятался в тенях нарочно, вообще ни от кого не скрывался. Наверное, просто стоял, прислонившись к стене, пока патруль с арестованными не добрался до ближайшего светового пятна, атаковал и теперь направился в мою сторону. Проверить, все ли удары достигли цели? Похвальное прилежание. Впрочем, наемные убийцы и не бывают рассеянными растяпами.
Высокая, довольно пропорциональная фигура с крепким костяком, но излишне сухая, чего не скрывает легкая, совсем не подходящая погоде одежда. Еще один гаккар? Нет, двигается совсем иначе: коротко, с готовностью на любом из шагов или замереть, словно вкопанный, или совершить далекий прыжок. Руки чуть согнуты в локтях и запястьях, и это позволяет заметить… Разрезы? И на коленках — тоже? Или части одежды, закрывающие предплечья и голени, вообще существуют сами по себе? Похоже на то. А между краями ткани виднеется голая кожа и…
Вечный и Нетленный! Что же это такое?!
Суставы убийцы, казалось, жили своей жизнью: когда он приблизился на расстояние в несколько шагов, стало видно, что под кожей то набухают, то опадают бугорки, и довольно объемистые. Словно гигантские бородавки, вскакивающие то тут, то там, а может быть, и вовсе свободно странствующие под кожей. Даже целые жгуты… Я почувствовал подступающую к горлу тошноту и попробовал сглотнуть. Мерзкое ощущение не исчезло, но, слава богам, перестало усиливаться. А если бы и вырвало? Что я теряю? Все равно, через считанные мгновения умру, а после смерти никому не будет дела до моей предсмертной опрятности…
Он наклонился, потянувшись рукой к веревке, удерживающей меня на трупе, и, заметив неудавшуюся попытку отпрянуть, глухо сказал:
— Я хочу помочь вам.
Помочь? Проститься с жизнью, видимо?
— Если хочешь помочь, не трать зря время: убивай и уходи.
Он замер, так и не коснувшись моих пут.
— Убивать? Я освобожу вас и помогу скрыться из города.
Вот когда в самый раз было бы потереть лоб ладонью!
— Постой… Ты пришел, чтобы освободить меня? Но почему?
— Мне приказано.
— Кем?
Он не ответил. А разве могло быть иначе?
— Ладно, понимаю: имя заказчика ты назвать не можешь. Но…
— Вам нельзя мешкать, — он снова потянулся к веревке. — Вы не повредили ноги?
— Нет, все хорошо. Вот только… Да не торопись ты!
Лицо моего спасителя было закрыто маской, иначе, уверен, я бы прочитал на нем самое настоящее недоумение.
— Вас что-то тревожит?
Ага. И еще как. Если патруль не вернется в управу, заговоренные бляхи, как только тела начнут остывать, заверещат истошными голосами и отправят весть в арсенал. По сигналу тревоги отправят новый патруль, а может, и несколько, обнаружат гору трупов, проведут дознание, выяснят, что среди убиенных (если это простое нападение на стражников) должен находиться еще один человечек. Которого нет. Быстренько разузнают, кто я и что я, заявятся в мэнор, точнее, попытаются заявиться, вспомнят, кому он принадлежит, составят жалобу на Заклинательницу, распустившую своих слуг и… Пошло поехало. Если до меня не доберутся «пастухи», то уж Сэйдисс найдет где угодно, а ее гнев будет пострашнее смерти. Нет, мне нельзя убегать. Мне нужно оставаться. Но просто сидеть здесь и ждать вместе с четырьмя мертвецами я тоже не могу: как объясню, что остался жив? В чудо никто не поверит, а больше рассказывать нечего.
— Знаешь, что… Лучше убей меня.
— Убить?
Он выдохнул это слово, как выдыхают кашель — болезненно и хрипло.
— Да, именно. Убить, но… не совсем, а так, чтобы с первого взгляда казался мертвым, а на деле… Понимаешь?
— Вы хотите, чтобы стража нашла здесь и ваше тело?
— Угу. Почти бездыханное. Если ты настоящий умелец, то наверняка сможешь проделать такой трюк. Договорились?
— Вы… В самом деле этого хотите?
— Ни о чем в жизни так сильно не мечтал!
— Уверены?
— Если тебе работа не по плечу, так и быть, попробую выкрутиться сам. Но лучше было бы…
— Подчиняюсь приказу. Но вам… следует встать. Чтобы все выглядело правильно, — последние слова прозвучали с намеком на издевку или горькую шутку.
Убийца высвободил веревку из окоченевших пальцев мертвеца, дернул, поднимая меня вверх, отошел на десяток шагов. А потом…
Вытянул правую руку в моем направлении, опустил ладонь, обнажая запястный сустав. Бугорки под кожей пришли в движение, слились в один, набухая уродливым наростом, и прорвали кожу. В мою сторону устремилось что-то, больше всего похожее на иглу, но чрезмерно крупную для шитья — этакий тонкий кинжал без рукояти, за которым тянулся шнур, сплетенный из толстых светлых нитей. Игла вонзилась мне между ребрами, совсем рядом с сердцем, заставив то испуганно остановиться, но боль пришла позже. Когда орудие убийства по той же самой траектории вернулось к своему владельцу и исчезло, снова став частью плоти. А следующий же вдох наполнил грудную клетку ледяным огнем. Только я не дождался, пока языки пламени вспорхнут вверх: печать сжалилась и накрыла клетку сознания черным платком …
Нить девятая.
Не все нам слушать
И слушаться слов судьбы:
Меняем роли.
— Узнаешь?
Пальцы с темными каемками плохо чищеных ногтей катнули по столу игральные кости. Ласково катнули, нежно: так повеса в предвкушении удовольствия распускает шнурки на корсаже неприступной последние мгновения красотки или скряга пересчитывает золотые монеты.
Как можно не узнать собственное детище? Конечно, явленное на свет не только моими стараниями, а напополам с деревянщиком, но зачатие, можно сказать, целиком лежит на моей совести. Хотя, не буду лукавить: не запоминал, на что похожи кубики, на гранях которых я царапал руны. По звуку отличу из сотни, а на вид…
— Узнаешь? — Повторил первый из допросчиков и единственный, удостоивший меня разговором.
Они заявились почти сразу же после того, как ко мне вернулось сознание, и складывалось впечатление: ждали неподалеку, а не получали весть от кого-то из служек. Одеяло было немилосердно сорвано и брошено на пол, а я поднят с постели и водружен на шаткий стул. Второго предмета мебели для сидения в комнате не наблюдалось, но и не особенно требовалось: человек из Плеча надзора, справедливо рассудив, что, глядя сверху вниз, произведет более грозное впечатление, встал рядом со столиком, на который и выложил одну за другой пять игральных костей. Выкладка совершалась медленно, со значением, и каждый кубик прежде ладонью припечатывался к деревянной поверхности на долгий вдох, и только потом выставлялся на обозрение. Но, честно говоря, мне было куда интереснее рассматривать неожиданных пришлецов, одетых без малейшего намека на принадлежность к покойной управе. Этакая смесь одежды добропорядочных жителей Нэйвоса и лихих людей с улиц северной столицы: толстое шерстяное полотно соседствовало с кожей, усыпанной мелкими стальными заклепками, что должно с одной стороны не вызывать излишних волнений, а с другой — внушать неосознанное уважение. Наверное. Может быть…
Длинные сальные пряди волос, чей природный цвет не поддавался определению, качнулись перед моим лицом, когда допросчик нагнулся и спросил, подпуская в голос еще больше проникновенной доброты, чем прежде:
— Выбирай: или ты глухой, или немой от рождения, но прикидываться тугодумом, право, поздновато.
Я поднял взгляд на продолговатое лицо, отмеченное сетью тонких белых шрамиков на скуле. Обветренные губы продолжали умильно улыбаться, а темные, словно подернутые мутью глаза повторили вопрос: «Узнаешь?».
— Да, это мои кости.
Допросчик просиял искренним счастьем человека, узнавшего самую радостную новость в своей жизни, и поучающим тоном заметил своему напарнику: