Кайрен углубился в описание завидных качеств своей новой избранницы, а я, тупо глядя на плавающие в кружке обрывки листьев и стебельков, думал, что делать дальше. Скорп встал и ушел. Отлично. Но куда и с какой целью? Почему не объявился здесь? Хорошо, он не смог бы пройти через контур, но мог хотя бы ждать рядом. Нет, должен был ждать! Получил противоядие? Каким образом? Ришиан выполнила уговор? Скорее, ее сестричка решилась рискнуть и поделиться живительной влагой. И что случилось потом? Вполне возможно, придя в себя, скорп попросту убил ее. Особенно, если почувствовал связь с гаккаром. Неужели красавица-глашатай мертва? Тогда ее смерть ложится на мои плечи незавидным грузом. Но с ним можно справиться, а вот другая трудность…
Что я скажу принцессе?
— Доброго… вечера?
Легка на помине.
Позевывающее длинноносое привидение с заспанными и оттого словно подернутыми мутью зелеными лужицами глаз. Дневной сон, конечно, дело хорошее, но кажется, Сари не по собственному желанию нежилась в постели, да еще столько времени, чтобы худощавое лицо успело припухнуть: опять я виноват. Когда костяная игла «белошвейки» пронзила мою грудь рядом с сердцем, и то решило слегка замедлить ритм своих шагов, оставляя меня без сознания, контур мэнора немедленно закрылся в ожидании либо окончательной гибели, либо возвращения к жизни замыкающего звена. На матушку и братцев сие обстоятельство не оказало особого влияния, только лишило свободы перемещения, а вот принцессе досталось: закрылся ведь и самый ближний контур — браслет на щиколотке, скрепленный той же самой печатью, что, свернутая клубочком, дремлет во мне. А поскольку девчонка не просто жилец, и не просто одаренная, а урожденная Заклинательница (к счастью, не достигшая еще осознания собственной силы), ее внутренний Поток замкнулся сам на себя и начал сновать по кругу все медленнее и медленнее, пока не достиг наиболее верной в сложившемся положении скорости движения. Говоря проще: чтобы не тратиться зря, усыпил свою хозяйку. Примерно так же я поступил со скорпом, заставляя уснуть, а не вести напрасную борьбу за бодрствование, только расходующую и без того скудные силы. Впрочем, толика отдыха никому не способна повредить!
— Вы говорили о Кэре, — заявила после особенно проникновенного зевка принцесса. — Как он?
М-да, хороший вопрос. Наверняка, маг жив и здоров, раз уж покинул гостевой дом на своих ногах. Но можно ли быть полностью уверенным? Ладно, рискну поверить в лучшее:
— С ним все хорошо.
Зеленые глаза оживленно вспыхнули:
— Он поправился?
Осторожничаю:
— Все указывает на это.
— Он… пришел?
Грешно и мерзко втаптывать в грязь чужие надежды, но лгать следует, если не можешь быть уличенным во лжи. Во всех же остальных случаях пристойнее и безопаснее говорить правду.
— Нет, ваше высочество.
Она приподняла брови, снова опустила. Задумчиво изучила взглядом угол стола, поцарапанный моим средним братом, дорвавшимся до ножа. Помолчала, выстраивая полученные сведения стройными рядами логических цепочек, и только потом спросила:
— Почему?
— Простите, ваше высочество, я не знаю.
— Почему?
Если первый вопрос звучал рассеянно, во втором уже явственно слышалась требовательность.
— У меня не было возможности выяснить.
К требовательности добавилось раздражение:
— Почему?
— Виноват, ваше высочество. Покорнейше прошу простить мою нерадивость.
— Я уже обещала вынести приговор. Помнишь?
— Как можно забыть?
Тонкие губы равнодушно и не по-юношески царственно изрекли:
— Желаешь усугубить?
Опускаю подбородок, обозначая поклон:
— Все в вашей воле.
Принцесса сузила глаза, видимо, прикидывая, какими еще карами меня можно наградить, но тут Кайрен, не скрывавший неприятного удивления все время моего разговора с наследницей престола, сухо заметил:
— Не следует требовать невозможного от человека, всего сутки назад находившегося между жизнью и смертью.
Как и следовало ожидать, возражение, да еще со стороны лица, не допущенного до изложения собственного мнения, вызвало у ее высочества всплеск возмущения.
— Я требую лишь то, что вправе требовать, милейший! И назвать невозможной простую осведомленность о положении дел способен только…
Видимо, лентяй или бездельник. Но мы так и не узнали, кто именно, потому что Сари вдруг хлопнула ресницами и растерянно переспросила:
— Между жизнью и смертью?
Кайрен открыл было рот, собираясь в красках расписать мои приключения, но я отрицательно мотнул головой. Карий взгляд дознавателя спросил: «Уверен?» Конечно, уверен, иначе бы и не просил о молчании.
— У тебя, кажется, много дел на службе?
Намек пропал впустую. Блондин, то ли пораженный в самое сердце бесцеремонностью принцессы, то ли по причине не угасшего еще приступа благодарной заботы, не собирался отступать:
— А едва пришел в себя, пережил еще одно покушение!
Понимая, что без причины Кайрен не сможет угомониться, хмуро поправляю:
— Два.
— Что «два»?
— Покушения.
— Когда успел?
Давайте теперь еще установим степень моей вины!
— Знаешь ли, мне для этого не пришлось прикладывать усилий. Совсем.
— И когда произошло второе?
— Да только что. Собственно, ты едва не разминулся с убийцей.
— Та женщина?
— Она самая.
Дознаватель пожевал губами, задумчиво поморщился и хлопнул ладонями по бедрам:
— Действительно, дел многовато… Пожалуй, пойду.
Однако скорость шага, которым Кайрен покинул кухню, заставляла усомниться, что он именно «пошел». Скорее, побежал. Хотя, его дело: хочет — пусть придумывает себе занятия, а хочет — пусть бережет шкуру. Надоело взвешивать «за» и «против». Надоело принимать решения во благо других.
Принцесса не заметила ухода одного из актеров со сцены. Вообще ничего не заметила, потому что травянисто-зеленые глаза смотрели вроде и на меня, а вроде и мимо. В лучшем случае взгляд Сари фокусировался на мочке моего левого уха и осмысленностью не отличался. Зато речи ее высочества были исполнены глубочайшего смысла и чувства:
— Ненавижу.
Тихое и уверенное. Пояснять не нужно. Мои слова (а до них — действия) опять оказались неправильными. Впрочем, если учесть, что за все считанные часы нашего общения я ни единого раза не был понят, как должно, можно сделать любопытный и совершенно нелестный для принцессы вывод. Это не я тугодум и бездарь, не умеющий складывать слова друг с другом. Это…
— Ненавижу.
Тот же тон, тот же накал. Очень плохо. Девчонка должна либо разреветься, либо броситься на меня с кулаками, либо начать лелеять планы жестокой мести, но только не стоять, невидяще глядя мимо. Слишком опасная тропка. Слишком болезненная для души.
— Ненавижу.
— Позвольте узнать, кого?
Зеленый взгляд медленно перетек на мое лицо. Да, я не ошибся: дела плохи. Что ж, будем изымать опухоль, пока та не сдавила душу принцессы в своих тлетворных объятиях.
— Не можете сказать? Тогда отвечу я, уж не корите за дерзость! Ненавидеть можно только себя. И мне печально узнавать, что наследница престола Империи страдает столь презренным недугом.
— Я ненавижу тебя! Вас всех!
Хм. Круг жертв расширился до безобразия. «Всех»? Еще хуже, чем никого. Не верите? А зря. Результат достигается только при полном приложении сил, мыслей и чувств к единственному предмету: будете распыляться по сторонам, ничего не добьетесь. Уж я-то знаю! Проходил. И вовсе не мимо, а рука об руку с ненавистью, злостью и прочими уродливыми спутницами.
— Прежде чем указать вам на главную ошибку, хотелось бы все же знать, за что вы всех нас ненавидите. И собственно, кого «нас»?
Некрасивое лицо скривилось, став почти отталкивающим.
— Кэра. Тебя. Отца.
— То бишь, одинаково ненавидите трех персон разного положения и достоинств. Значит, причина должна быть одна. Какая же?