Сари с полминуты смотрела на меня взглядом человека, над которым издеваются и не скрывают этого.
— Вы все бросили меня… или собираетесь бросить.
Хорошая причина. Главное, удобная для обвинений.
— Позвольте усомниться.
— В чем? — криво изогнулись тонкие губы.
— Ваш отец не может бросить вас, даже если бы и жаждал это проделать. Увы, другой наследницы нет и не ожидается, так что принцесса Мииссар неразрывно связана и с императором, и с престолом. А его величество, пока живет и здравствует, приложит все возможные силы, чтобы дочь приняла корону. Бросить… Когда вернетесь в столицу, расскажите ему о своих фантазиях: пусть папочка лишний раз посмеется!
Принцесса зыркнула на меня исподлобья, но высказывать негодование вслух посчитала недостойным. Отлично, продолжим:
— Что касается вашего наставника, у него наверняка были веские причины, чтобы лишить вас своего общества. Должно быть, неотложные дела потребовали участия Лакерена, и как только будут завершены, все вернется на места.
— Наставника… — презрительный смешок. — Настоящий наставник никогда не оставил бы своего ученика в одиночестве!
Самое глупое заблуждение, кстати.
— Настоящий наставник как раз должен время от времени давать ученику свободу действий.
— Чтобы тот совершал ошибку?
— Чтобы не чувствовал себя узником чужой темницы.
Смоляные ресницы вздрогнули.
— Темницы? Да, наверное… Но почему — чужой?
— Потому что у него уже есть своя собственная, а две темницы на одного человека… как-то слишком, не находите?
Она с силой провела пальцами по скуле вверх-вниз, оставляя на коже красный след.
— Хочешь сказать, у каждого есть…
— Место заточения? Да. И что примечательно, каждый из нас сам себе тюремщик. Так что, не нужно искать вокруг высокие стены и тяжелые засовы на дверях: просто загляните в себя.
— Ты…
— Да?
— Но ты тоже собирался… или собираешься… бросить меня. Я чувствую!
Улыбаюсь. Больше всего на свете хочу обнять запутавшегося в сетях сомнений ребенка и позволить согреться в тепле на моей груди. Хочу, но не делаю и шага навстречу: во-первых, грудь все еще болит, и не стоит что-либо к ней крепко прижимать, а во-вторых… Иногда право первого шага следует уступить противнику. Особенно если знаешь, что на следующем вдохе он станет твоим союзником.
— Если бы собирался, уже бросил бы. У меня были возможности, поверьте.
— Но ты ушел так надолго и оставил меня одну!
— Ошибаетесь, ваше высочество. Не одну. Вы остались наедине со своей судьбой, а я отошел в сторонку, чтобы не мешать вам объясняться друг с другом.
— Не понимаю…
Жалко смотреть. Сущий ребенок, да еще обиженный на весь белый свет. Я таким в юности не был. До второго рождения — пока снова не был вынужден переживать детство: вот тогда сполна насладился обидами. На всю оставшуюся жизнь.
— Вы еще не забыли о своем даре?
— Дар? — Она сглотнула и испуганно расширила глаза. — Ты имеешь в виду…
— Вашу кровь. Вы рождены Заклинательницей, ваше высочество, и сие не поддается исправлению.
— Но как же быть? Корона и все остальное… Маг не может взойти на престол.
— Вы боитесь или сожалеете?
Принцесса затравленным домиком подняла брови:
— Это имеет значение?
— Для меня.
— И как ты поступишь? — Надежда, теплившаяся в голосе, сменилась унынием: — Знаю. Скажешь, все зависит от моего выбора.
— Не угадали, ваше высочество. Выбирайте, как подскажут сердце и разум, а мне… Мне выбирать не из чего.
— Ты говоришь загадками.
Да? Не замечал. Впрочем, я ведь говорю сообразно своим мыслям, но не всегда делаю их достоянием слушателя, а потому легко могу оказаться непонятым. Стало быть, придется доверить логику размышлений словам.
— Решитесь ли вы наследовать корону или откажетесь от нее, неважно: мне все равно придется кое-чему вас научить.
— Чему же?
— Владению.
Принцесса ухитрилась улыбнуться сквозь слезы:
— О, этому меня учили все, кому не лень!
— Наверняка. Но умеете ли вы владеть собой?
— Считаешь меня несдержанной и капризной?
Вообще-то, так и есть. Но перечисленные недостатки либо поддаются исправлению, либо выгодно используются. Так же, как и страх, если разобраться в его причинах.
— Вам многое нужно узнать о себе, ваше высочество. И не всегда я смогу помочь: большую часть пути вы должны будете пройти самостоятельно. Но первый шаг, пожалуй, сделаем вместе. Вы сказали, что ненавидите… Хорошо. Не держите ненависть внутри себя, не подкидывайте поленья в ее костер, отпустите на свободу. Позвольте обжигающему огню прорваться наверх, взлететь в небеса, и тогда сразу станет ясно: какой бы силы не было внутреннее пламя, оно не чета солнечным лучам. А все потому, что солнце не знает ни ненависти, ни любви. Оно просто исполняет свой долг, даря жизнь всем нам.
— Ты думаешь, это так легко?
— Я не думаю. Я знаю.
— Откуда?
Мольба выплеснулась из взгляда, растеклась по лицу, от бровей до уголков губ.
— Трудновато понять? Что ж, помогу. Вы ненавидите. Меня. За то, что насмешничал. За то, что нарушил планы и заставил вмешаться. За то, что узнал опасную тайну и сделал вас ее главной хранительницей. За то, наконец, что помог выйти на волю дару, который непременно станет проклятием… Ничего не забыто?
Медленное движение головы: направо, налево, обратно.
— Я не прошу прощения. И самое главное… Я рад, что все случилось так, как случилось. А теперь можете продолжать меня ненавидеть. Ну же!
Слезы прыснули из зеленых глаз на выдохе, прозрачными ручейками хлынули по щекам, и принцесса, захлебываясь теснящимися в горле словами, тяжело оперлась о стол. А я стоял и смотрел на… темнеющий в кружке настой. Если верить словам Кайрена, жидкость готова к употреблению. Ну-ка, попробуем! М-м-м, недурно. Кажется, присутствует мята, ладоневый корень и почки малины… Вполне, вполне.
— Ты самый мерзкий… самый подлый… самый бессердечный человек на свете!
Наконец-то узнал всю правду о себе. Благодарствую. Только откровение запоздало: упомянутые зерна Хаоса уже давно сгнили в моей душе.
— Ты… — пауза тяжелого дыхания, похожего на затишье перед бурей, заканчивается отчаянным: — Не бросай меня. Пожалуйста!
— Что-что? Не расслышал. Повторите, если нетрудно.
— Не бросай меня.
Делаю большой глоток, ощущая, как маслянистый отвар словно смазывает грудь изнутри, снимая напряжение мышц.
— Разве я дал вам повод? Никто никого не бросает. А Кэр… он вернется, едва уладит свои дела: я в этом уверен.
— И все-таки, ты мерзавец.
— Разумеется.
Входная дверь распахивается, впуская вместе с морозным воздухом довольную троицу моих родных. Братцы нагружены очередным ворохом свертков, матушка по обыкновению командует:
— Соден, оставь свою поклажу на кухне, только смотри: не близко к плите! Там кое-что съестное, надо разобрать, но не давать протухнуть… Ладар, а ты можешь сразу отправляться ко мне в комнату! Да, положи на кровать, только не кидай! Разобьешь — будешь до лета должок отрабатывать!
Заглянув на кухню и увидев принцессу, Каула всплеснула руками:
— Проснулась, милая? А бледненькая-то какая… Кушать хочешь, небось? Сейчас оладушек напеку, да клюквяной толкушки наделаю, чтобы сил поприбавилось! Мой малыш тебя, часом, не обижал?
Сари быстро взглянула на меня и широко улыбнулась:
— Ну что вы! Разве он способен кого-то обидеть?
На что матушка тут же ответила:
— В тихой воде, милая, самые страшные демоны прячутся.
Выглянувший из-за плеча Каулы Соден не преминул наябедничать:
— Там представление актерское будет, про Саару и Аурин[15], а ма не разрешила остаться и посмотреть!
— Насмотришься еще гадостей всяких!
Братец получил легонький шлепок по затылку и скрылся из виду, а матушка кивнула Сари:
15
Представления, разыгрывающие сценки из жизни двух сестер, чей веселый и неугомонный нрав столь изрядно досадил богам, что те в сердцах разбросали девиц по всему небосводу, пользуются неизменной популярностью в Зимник и Летник. Легенды, рассказывающие о Саару и Аурин, слишком древние, а потому прискорбно скупы на подробности, и актеры сами сочиняют всевозможные истории, зачастую не имеющие даже отдаленного отношения к проделкам сестер, превратившихся в созвездия. В дневные часы, как правило, устраиваются пристойные представления, а вот после полуночи детей силой разгоняют по домам, потому что помимо благих деяний в жизни Саару и Аурин было и много такого, о чем не говорят вслух, а больше подхихикивают и стыдливо краснеют.