Рыжий, потирая исцарапанное горло, отозвался глухим эхом:
— Слат ад-до Рин, Старшина забойщиков, согласился.
Чернявый дернул уголками рта, скривился, но завершил ритуал:
— Вехан ад-до Могон, Старшина погонщиков, подтвердил.
Набухший бутон наступившей тишины распустился бесстрастным вопросом вьера:
— А что скажет Последний голос?
О чем это она? Ума не приложу. Впрочем, судя по язычку, нервно облизавшему пересохшие губы, блондинка вполне сведуща в затронутой теме.
— Без Последнего решение Круга не имеет силы, — продолжила невинно изумляться представительница покойной управы. — Или я что-то путаю?
— Последний голос не был избран, — осторожно заметила Миллин.
— И приговор выносили без него? — Седая голова, укутанная платком, укоризненно покачивается. — Ах, дети, дети… Смотритель вас по голове не погладит, уж это вы должны понимать!
Блондинка стрельнула глазами в сторону Вехана, тот заметно смутился. Рыжий Слат сделал вид, что вовсе не принимает участия в происходящем, и весьма естественным образом: занялся приведением в порядок усыпанной песком одежды.
— Пожалуй, нам всем стоит хорошенько почистить свою память, — приняла решение вьер. — Коверкать традиции по своему усмотрению еще хуже, нежели пренебрегать ими… Ступайте, голуби мои. Я бы пожелала вам удачи, да только зряшное будет желание: Смотрителю все равно станут известны и ошибки, и их исправление. Потому пожелаю, чтобы второе перевесило, когда будет определяться мера вины каждого из вас.
Слат поднял свою мохнатую накидку, набрсывая на плечи себе и Миллин. Вехан пристроился сзади парочки и на прощание обернулся, обжигая мое лицо странным взглядом. Если бы не настроение всей встречи, я бы подумал, что чернявый «погонщик» приглашает меня еще на одну партию игры… Нет, ерунда. Померещилось. Наверное. Может быть.
Вьер рассеянно спрятала кисти рук в потрепанной муфте. И как только исхитрилась, варежки ведь толстенные?
— Почему вы остановили меня, hevary?
— Остановила? — Светлые старушечьи глаза наполнились жалостью. — И вовсе не останавливала. Вы сами, юноша, стояли на месте и никак не могли решиться сделать один-единственный шаг.
Бормочу:
— Потому что не знал, куда шагать.
— Верно. А когда молодость нуждается в помощи, дело старости — наставить на истинный путь.
— И все же, их следовало…
— Убить? Конечно.
Удивленно щурюсь.
— Так почему же…
Вьер смотрит на меня, слегка склонив голову набок. Как птица. Седая, грузная орлица, которую уже плохо держат крылья, но глаза столь же остры, как в молодости, а кривые кинжалы когтей еще способны нанести смертельный удар. Или спасти жизнь.
— Потому что они уже чувствовали себя убитыми. А вы, юноша, все еще видели их живыми. Понимаете разницу?
Кажется, да. Какой смысл лишать жизни мертвеца? А здравствующему человеку не стоит лишний раз пускать в душу тень чужой смерти. Но это высокая мудрость, что же касается унылого бытия…
— Они могут отомстить.
— Э нет, вот чего-чего, а мести вам не следует опасаться! Скорее, постараются вынудить вас на новый необдуманный спор или нарушение правил, чем второй раз пойдут против собственных законов.
— Если верно понимаю, отмена моего приговора не была выполнена должным образом?
— Как и вынесение, — кивнула вьер. — Круг был незамкнутым, таковым и остался. Но силу имеет только последнее решение, пусть и неполного Круга.
Я упрямо тряхнул головой:
— Слишком путано.
— И в самом деле, не сразу можно понять, — согласилась женщина. — Видите ли, юноша, старшины Подворий примерно раз в год, если нет особой надобности встречаться чаще, собираются на своего рода совет, где считают убытки и прибыли каждого в отдельности и всех вместе. Это собрание называется Кругом, но чтобы решение Круга обрело значение императорского указа для «пастухов», требуется неукоснительное следование традициям: избираются Первый и Последний голоса. Первый голос — глашатай Подворий, он принимает на себя обязанность излагать волю большинства, к которому неизменно присоединяется. А вот с Последним голосом все гораздо забавнее. Он имеет право оспорить любое из решений.
— Но если большинство все равно «за», какой в этом смысл?
— Последний голос указывает участникам Круга уязвимые места в их планах, уберегает от смертельных ошибок. Даже если не умеет, будет стараться, а старательность иной раз заменяет вдохновение… Будь кто-то из этих глупышей Последним голосом, все сложилось бы иначе.
— Не было бы попыток меня убить?
Вьер неопределенно пожала плечами:
— Как знать? Может, и не было бы. В любом случае, решение, принятое без участия Последнего голоса, ложится на совесть только участников Круга. Потому они и пришли сюда одни, без сопровождения: Смотритель сможет зачесть выполнение хоть этой части традиции.
— Смотритель… Какова его роль?
— Он следит за порядком.
Беспечный тон голоса меня не обманывает, потому переспрашиваю:
— Только лишь следит?
Сеточка морщин на лице женщины становится заметнее от широкой улыбки.
— Разве этого мало? Следить, юноша, не всегда означает быть бесстрастным наблюдателем, следить — почти что следовать. Следовать — наследовать. А наследник должен хранить и приумножать достояние предков всеми доступными способами. Так действует и Смотритель: если между Подворьями или внутри них начинается разброд, или кто-то из старшин нарушает отцовские заветы, право управления на время восстановления порядка переходит к самому достойному и уважаемому среди «пастухов». Как правило, это человек, уже променявший суету дел на тихий отдых в окружении любящих отпрысков или верных слуг.
— И все безропотно признают его власть?
Вьер хохотнула:
— Вы невнимательно меня слушали, юноша! Если «пастух» доживает до того времени, чтобы уйти на покой, он успевает обзавестись влиянием, и не всегда только денежным. Маленькая армия — очень веский довод в любых делах, не правда ли?
— Хотите сказать, Смотритель — одна из сильнейших сторон в Подворьях?
— Сильнейшая, юноша, сильнейшая! Но вмешивается в жизнь «пастухов» лишь в случае крайней надобности. Или в случае вопиющего нарушения традиций.
Ее бы устами, да медовый эль пить… Поверим? Хорошо, пусть так. Троица больше не представляет для меня и моих близких угрозы. Все вернулось на свои места… Почти все. А что не пожелает возвращаться само, будет взято мной под руки и препровождено домой. Сразу, как только.
Однако сказанное вьером, не более чем полезные, но скучные сведения, а я хочу удовлетворить свое любопытство, совмещая пользу с приятностью:
— Вы ведь пришли сюда не затем, чтобы беречь жизни и души, верно?
Светлые глаза прячутся под полуопущенными веками.
— И хотелось бы слукавить, да не стану. Не только за этим. Я надеялась…
— Увидеть «белошвейку» в действии?
Сталь взгляда снова упирается в мое лицо:
— Почему вы выбрали именно эту причину, юноша?
— Потому что я слышал в вашем голосе эхо восхищения, того, с которым вы когда-то читали старые хроники и легенды.
Вьер внимательно смотрит на меня, словно старается разглядеть в уже изученном до мельчайших подробностей облике новые черты.
Зря стараетесь, hevary: за день я ничуть не изменился. Да и не скажу, что жаждал изменений. Постоянство — не самое дурное качество мирка, в котором мне доводится жить. Оно помогает чувствовать под ногами твердь надежного берега, сопротивляющегося атакам ненасытных волн. Но яркое чужое чувство, даже старое и почти забытое, кулаком штормового ветра ударяет в мое сознание, заставляя в краткие мгновения пережить любовь, ненависть, восторг, ярость, злобу, нежность… Потому что зерна Хаоса вечно ищут подходящую почву для прорастания, моя же душа прискорбно пуста, а значит, свободна и заманчива. Но я не боюсь незваных гостей и не гоню их прочь. Зачем? Они будут возвращаться снова и снова. Проще и приятнее пустить их в дом, налить по кружечке теплого эля, предложить сытную закуску и неторопливую беседу, а потом проводить и на прощание сказать: «Приходите еще!»