Прикрываю за собой дверь. Тихий стук и движение воздуха, пустившее в пляс по лучам света пылинки, заставляют хозяина кабинета… нет, не встрепенуться. Тяжело и медленно повернуть голову в мою сторону. Кажется, я даже слышу скрип трущихся друг о друга шейных позвонков. А как только ловлю взгляд круглых светлых глаз, раздается сдавленное:
— Вы?..
Изумление. Ужас. Отчаяние. Уныние. В считанные мгновения все эти чувства посещают лицо Майса. И уходят, оставляя хозяйкой скорбь.
Удивление понятно: меня не ожидали видеть живым после всего случившегося. Но лично я бы постарался сразу выяснить, почему тот, кому был подписан смертный приговор, до сих пор топчет ногами землю, и уж ни в коем бы случае не впадал в оцепенение.
— Да. Решил зайти, узнать, как у вас идут дела.
— Дела… — голос сух, как истлевшие осенние листья. — Идут.
Глубокомысленно, но не конкретно.
— За вами был должок. Помните?
Ответный взгляд не позволял усомниться в крепости памяти находящегося передо мной человека. Но и только: ни отказа, ни согласия платить по счетам в светлых глазах не наблюдалось.
— Так вот, я пришел, чтобы…
— Ришиан больше не служит мне.
Слова падают на дно моего сознания тяжелыми маслянистыми каплями. «Не служит»? Значит ли это… Невозможно! Только не… Очнувшись, скорп мог исхитриться и убить гаккара, раз уж знаком с его повадками. Но если Риш умерла, то и ее сестра находится при смерти. Безвинная и беспомощная… Если Кэр в самом деле забрал жизнь сестер, у меня будет к нему разговор. Долгий и неприятный. И как только я узнаю все подробности…
— Просите ее сами. Или приказывайте, как знаете. Я больше не могу это делать. И не буду.
Стойте! Она жива? Но к чему тогда трагедия?
— Простите, heve, я не совсем понял ваши слова.
— Я освободил от службы Ришиан и ее сестру. Разорвал договоренность. Отпустил восвояси.
Странный поступок для человека, считающего каждый сим выгоды. Очень странный. Значит, произошло нечто значительное, смявшее и исковеркавшее прежние представления Майса о жизни и своем месте в ней. Но это личное дело хозяина игрового дома, а мне нужно совсем другое.
— Скажите, где я могу их найти?
— Зачем? — Светлые глаза смотрят в пустоту, на танцующие пылинки.
— Я должен кое-что выяснить и, возможно, сделать.
— Нет.
Отказ звучит так тихо и бесстрастно, что я не сразу понимаю смысл произнесенного короткого словечка:
— Простите?
Черты постаревшего лица напряглись, возвращая себе утраченную твердость:
— Оставьте в покое хоть их!
— В покое? О чем вы говорите?
— Вы уничтожили меня и будущее моей семьи, так пощадите тех, на ком нет вины!
Уничтожил? Что за бред?
— Heve, ваши слова звучат, как…
— Убирайтесь прочь!
Жест Майса, приглашающий меня двигаться в сторону двери, подходил бы под определение «указующий перст», если бы не одно неожиданное обстоятельство. Правая рука хозяина «Перевала» больше не располагала перстами, да и вообще ладонью: из рукава мантии торчал обрубок, обмотанный полосками ткани, пропитавшимися кровью и мазями, призванными остановить течение красной жидкости.
— Что с вами случилось?
— У вас плохо со слухом? Прочь!
— Ваша рука… Что с ней?
Он вздрогнул, дернулся, словно хотел снова спрятать обрубок в рукаве, но передумал и положил руку на стол.
— Вы еще спрашиваете? Какая низость…
Так. Начинаются оскорбления? Прекрасно! По крайней мере, мне удалось вернуть омертвевшую душу к жизни, хотя на короткое время. А потом, как знать? Возможно, она не захочет умирать во второй раз.
— Именно спрашиваю. По вашему тону выходит, что в случившемся виноват я, и мне хотелось бы…
— Да, виноваты! Вы и только вы! Не будь вас, не было бы искушения, перед которым я не устоял!
О, вот в чем дело! Значит, я — демон-искуситель? Лестно, аглис подери. Только неправильно. Никого я не искушал, напротив, старался отговорить, как мог. Наверное, плохо старался.
— Вы не добились покровительства?
Он хохотнул, напомнив мне человека, находящегося в шаге от безумия. То бишь, меня самого лет эдак четырнадцать назад.
— Покровительства?! Я должен быть счастлив, что остался жив! Хотя, лучше бы я умер.
— Кисть отрезали «пастухи»? Те трое?
Светлые глаза затуманило воспоминанием о боли, но, как правило, некоторое время после пережитых страданий каждому из нас хочется излить негодование и злобу в окружающий мир. Майс не стал исключением, приступив к печальному рассказу:
— Да, они. Сразу после того, как вы ушли вместе с патрулем. Меня привели сюда, в мой же кабинет, и прямо на этом столе…
Я пригляделся к сукну. Точно, виднеются пятна. Хорошо, что изначальный цвет ткани был темно-вишневый, на нем пролитая и засохшая кровь не так заметна.
— Они не торопились. И не говорили ни слова. Только смотрели, пока их слуги резали… А потом бросили отрезанное в камин и сожгли, заставляя меня дышать дымом моей же плоти.
— Но почему рука?
По мне, так проще было сразу отрезать голову и успокоиться. Но видно, у старшин Подворий свои строгие правила.
— Потому что так наказывают воров. А я поступил подобно вору, желая обманным путем заполучить чужое добро, и теперь плачу за содеянное. Утратой всего, что у меня было.
Всего? Не преувеличивает ли он? Конечно, потеря кисти правой руки — не желанное событие, но люди живут и без рук, и без ног, и даже без кое-чего другого.
— Рука, конечно, заново не отрастет, однако… Стоит ли так над ней горевать?
Светлые глаза снова вспыхнули ярким огнем ненависти:
— Стоит ли горевать? Вы спрашиваете, стоит ли горевать?! Да по вашей милости я теперь лишен права владеть «Перевалом», а мои наследники рискуют и вовсе не получить его в свое пользование! И все из-за чего? Из-за того, что я лишь хотел обезопасить их будущее…
Какой же я тупица. Осел. Олух. Все верно: в городской управе Регистр владеющих и распоряжающихся обновляется раз в год, и каждый, кому принадлежит дом для проживания или какое-либо заведение в Нэйвосе, обязан подтверждать свои права путем расписки в очередном приложении к договоренности. Подпись ставится не на простой бумаге, а на зачарованной, несущей магический слепок изначального документа и способной подтвердить либо опровергнуть права владельца. А происходит все буквально в течение минуты: человек карябает свое имя и прикладывает к листу… часть тела, включенную в слепок. Обычно это и есть правая ладонь. Иногда, впрочем, ради спокойствия и уверенности образец подписи в Регистре заверяют не только рукой, но и еще чем-нибудь, но это стоит дополнительных денег, разумеется. Майс, судя по всему, пожадничал и обошелся только ладошкой… Ну и дурак. Сам себе. В моем случае, к примеру, щедрость Сэйдисс не знала границ, и служке, снимающему слепок, пришлось изрядно потрудиться, обследуя меня с головы до ног, так что я могу заверять свою подпись не только руками и ногами, скажем, а и… Представляю себе картинку! Впрочем, теперь отчетливо понимаю: предосторожности лишними не бывают. Если они разумны и своевременны.
— Вы продлевали договоренность на следующий год?
Хозяин «Перевала» дернулся, словно мышцы шеи свело судорогой:
— Нет. Я отложил посещение управы на первую ювеку после Зимника.
— Это означает, что…
— Это означает, что через восемь дней я стану нищим.
— Но у вас же имеются наследники. Вы должны были заверить их права в Регистре!
— Они… Слишком молоды. Самый старший еще в трех годах от совершеннолетия и права принять «Перевал».
— Но ведь не лишен этого права полностью, верно?
— Что в том проку? — Майс тяжело осел вглубь кресла. — Городская управа назначит распорядителя по своему усмотрению, а зачем ей вести дела с прибылью для будущих владельцев? Игровой дом разорят. И хозяйство, на которое положили жизнь мои родители и я сам, будет уничтожено. Одним-единственным человеком. Сначала я посчитал вас слабым и недалеким, но вы до сих пор живы, хотя должны были умереть, значит, я ошибся…