Действительно, уместен ли тут риск? Не справишься с заданием, по голове не погладят. А если жениха проглядишь, и вовсе… Отправят следом. В мир иной.
— Но зачем было нападать на патруль?
— Я не знала, что произошло. Тебя захватили и куда-то вели… Я должна была защитить.
Угу. Защитила. А то, что трое невинных… Скажем, почти невинных людей умерли — это чепуха, не стоящая воспоминаний?
— Когда ты попросил… ранить тебя, мне было страшно. Очень страшно. Я десятки раз поражала мишени, ни на волосок не отклоняясь от указанной отметки, но в ту ночь впервые подумала, что могу промахнуться. И испугалась.
— И все же попала в цель.
— Да. У меня не было выбора. Твой приказ повелительница поставила выше своих, и я должна была подчиниться.
— Любому приказу?
— Любому.
Она, второй раз за весь разговор, позволила мне заглянуть в прозрачную зелень глаз. Спокойную зелень взгляда, принадлежащего человеку жестких правил.
— Значит, тебе было велено меня защищать? Что же ты не явилась позапрошлой ночью на пустырь?
— Я была там.
— И не вмешалась?
— Не было нужды.
— Неужели?
— Тот, кому послушны Звери Хаоса, вряд ли нуждается в чьей-либо помощи.
Горечь. Каждое слово пропитано горечью. Неужели…
Точно! Она мнила себя единственно возможной охраной и подмогой, и вдруг смогла убедиться, что мне не нужны чужие силы: достаточно своей. Более чем достаточно. Представляю, как это оскорбительно, отчетливо сознавая собственную мощь и гордясь возложенными обязанностями, получить от ворот поворот, пусть ненамеренный и не прямо в лицо, но от того и более обидный. Все-таки, одно дело, когда тебя тыкают мордочкой в твою никчемность, и совсем другое, когда бряцают оружием, не зная о твоем присутствии: ведь тогда нет игры перед публикой, нет стремления куражиться и красоваться — есть только скупая и немногословная необходимость. Да, именно так. Думаю, если бы я подозревал присутствие «белошвейки» где-то рядом, вел бы себя иначе. Возможно, даже позволил бы ей сделать первый ход, и неизвестно, чего больше испугались бы старшины: моей зверушки или костяных игл легендарного убийцы.
Мне очень хорошо знакомо чувство, волны которого плещутся в голосе Ливин. Я знаю, каково в один миг превратиться из властьпредержащего в пыль под ногами. Знаю, но не спешу утешать. Не спешу говорить: твоя помощь была очень важна для меня. Почему? Потому что на самом деле вмешательство девушки оказалось лишним. Подворья не напали бы на патруль. Если уж пробравшийся в лазарет наемник не рискнул выпустить ни одной стрелы, магической или арбалетной, по предполагаемой «засаде», сомнений не остается: в покойную управу меня доставили бы целым и невредимым. И самое занятное, все время нахождения там я оставался бы в безопасности. Наверное. Может быть.
Она действовала из лучших побуждений, исполняя приказ, но ее усилия оказались бессмысленны и напрасны. Все, что они натворили, это раскрыли мне тайну, которую Ливин, уверен, предпочла бы хранить до самой смерти. Как нелепо! Почему мы, стараясь сделать доброе дело, приносим себе и миру только вред? Зато, искренне отдаваясь злу, чувствуем настоящее удовлетворение? Несправедливо, верно? Но такова жизнь. Справившись с волнениями и не покинув мэнора, «белошвейка» добилась бы поставленной перед ней цели. Но получилось наоборот: именно стремление ускорить ход событий и устранить препятствия свело все уже имеющиеся достижения на нет…
О чем думает печальная молодая девушка, прячущая все чувства под маской спокойствия и терпеливо ожидающая развязки? Думает, что Сэйдисс выразит недовольство, узнав о постигшей ее посланницу неудаче. Думает, какую кару получит от повелительницы. Думает, что все было напрасно, и не стоило даже затевать глупую игру: следовало сразу и во всем признаться… Думает о многом. Но вряд ли хоть крупица ее мыслей сейчас отдана сожалениям о несостоявшемся соединении судеб. Впрочем, я тоже не переживаю. О чем жалеть? О чудовище, от которого волей случая легко и просто избавился? Не вижу мало-мальски весомой причины. Делить постель с женщиной, способной изменяться, чтобы убивать? Хм. Безопаснее затащить под одеяло Хиса: уж с ним можно быть уверенным, что дурной сон не прорастет костяными иглами[17]!
И все же…
— И все же, я скажу: спасибо.
— За что?
Она, конечно же, понимает: не за пробитую грудь. Но других поводов благодарить не видит. Не может увидеть. А я смотрю с кочки повыше. Чуть-чуть. На полголовы.
— Спасибо за то, что перестала обманывать.
В самом деле, могла ведь отговориться, отшутиться, сделать невинное личико и наплести с три короба небылиц. А я бы поверил. С радостью поверил бы, потому что безопасная и ни к чему не обязывающая ложь приятнее убийственной правды. Но Ливин не сделала ни единой попытки уклониться от разговора. За что ей честь и хвала. Но это еще не все:
— И спасибо за то, что обманула.
Прозрачно-зеленые глаза растерянно округлились. Не понимает? Что ж, возможно. Но объяснять не буду. Стыдно. Не хочется признаваться в собственных грешках.
Я не считал себя завидным женихом. И наверное, не буду считать. Но игра Ливин, пусть целиком и полностью проведенная «из-под палки», согласно приказу и прочая, помогла мне обрести уверенность. Поверить в себя. Вернее, поверить, что и на мою долю богами отсыпаны те же милости, в которых находят утешение другие люди. Почувствовать, что могу быть желанным. Понять, что ничем не хуже любого жителя Нэйвоса, неважно, из Мраморного кольца или из бедных кварталов. За несколько дней я смог прожить целую жизнь, наполненную новым смыслом — как же можно не поблагодарить женщину, подарившую мне это чудо?
Но признаться… Не могу. Пока. Позже, наверное, отважусь, а сейчас не способен выбрать: засмеяться или со всей дури ударить кулаком в стену. Потому что в моей душе сошлись в поединке два упрямых противника…
Нить семнадцатая.
Извлечь выгоду
Можно из любой беды.
Заплатив сердцем.
Когда между собой сражаются радость и бешенство, еще полбеды. Но если поединщики равны силами, душе ничего не стоит треснуть и рассыпаться мелким крошевом мутных стеклянных осколков. Бешенство, потому что все снова решали и решили за меня. Радость, потому что теперь стало доподлинно известно: есть люди, готовые сделать для меня больше, чем того заслуживаю. В компании примерно таких мыслей и чувств я возвращался в мэнор. Хис предпочитал не попадаться на глаза, сопя где-то за спиной и лишь изредка забегая вперед, видимо, чтобы все же напоминать хозяину о своем существовании.
Ну матушки, ну затейницы! И одна хороша, и другая не отстает. Сэйдисс выпестовала послушную и полезную во всех отношениях невесту, а Каула охотно ухватилась за возможность осчастливить себя внуками: конечно, мое счастье тоже имелось в виду, но было вовсе не самым главным побудительным мотивом селянки. Я догадывался, что небезразличен обеим родительницам, но настолько… Даже горжусь собой. Немного. И каким из достоинств заслужил трепетную заботу? Разве, самим фактом пребывания на свете. Сэйдисс, скорее всего, до сих пор на меня дуется: как же, единственный сын, наследник и надежда улепетнул, бросив семейные обязанности на произвол судьбы. Дуется, и все-таки, любит. Не делая попыток сблизиться, правда, но причину холодности я знаю очень хорошо: моя первая матушка просто не умеет быть ласковой. Зато вторая переполнена теплом и нежностью, и все же ни на миг не забывает о собственной выгоде. Которая из двоих лучше? Не знаю. Мне милы обе. И пожалуй, если соединить их в одну, получится самая лучшая мать на свете, а значит, мне несказанно повезло. На самом деле. А с другой стороны…
Без предупреждения и объяснения подсовывать в жены любимому сыну существо, строго говоря, не вполне человеческое, мерзко. Вряд ли я повторил бы судьбу отца Ливин, потому что менее впечатлителен, хотя и обзаводиться седыми волосами на голове раньше срока не жажду. Но бесит не только и не столько происхождение нареченной супруги, а… Ее подневольное положение. Наверное, другой на моем месте мечтал бы заполучить послушную и услужливую жену, но я, как ни пытался себя уговаривать, ничего не получалось.
17
«Способность некоторых существ изменять свое материальное тело, создавая различные сочетания количеств тех или иных тканей в пределах одного объема, восходит к природной, поэтому управляется не только сознанием, но и скрытыми гораздо глубже воспоминаниями о том, как поступать в случае опасности или же, напротив, в моменты ликования. Так еж сворачивается в колючий клубок не по причине осознанного стремления защитить свою жизнь, а потому, что многие его предки поступали именно описанным образом. На основании изложенного следует сделать вывод: если существо находится в состоянии, когда сознание спит или не способно управлять телом, возможно возникновение цепочки хаотичных изменений.» (Из курса лекций по магическому улучшению живой материи, читающегося на пятый год обучения в Академии будущим мастерам структурных влияний)