Джордж чувствовал, что это необычное свойство, способ shy;ность весны пробуждать сознание единства человека со всеми го shy;ловоломными, мучительными загадками жизни, исходит из воз shy;действия зелени на его память и ощущение времени. Первая зе shy;лень года, особенно в Нью-Йорке, обладала не только способно shy;стью сводить весь суетливый хаос и неразбериху города в единую замечательную, лирическую гармонию жизни, но еще и такой волшебной властью над его воспоминаниями, что шедшая во shy;круг жизнь становилась частью всех мгновений его жизни. Таким образом и прошлое становилось столь же реальным, как настоя shy;щее, он жил в событиях двадцатилетней давности с такой же на shy;пряженностью, с таким же сильным ощущением реальности, словно они только что произошли. Он чувствовал, что не суще shy;ствует теперь, более реального, чем тогда; фикция временной последовательности была уничтожена, и вся его жизнь стала не shy;разрывной с нерушимым единством времени и судьбы.
Таким образом, разум его той весной находился под воздейст shy;вием этой очаровательной зелени, и потому в жизнь его вошло яркое, отчетливое видение. Видение смерти и разложения, неизменно роившееся в его мозгу тысячью образов. Он видел мир в оттенках смерти не потому, что хотел уйти от действительности, а потому что хотел принять ее, не потому, что хотел бежать от жизни, найдя ее невыносимой, в какую-то приятную сказку соб shy;ственного сочинения, а потому, что в течение многих лет жажда, которая пробуждала в нем стремление к знаниям, столь ненасыт shy;ное, что ему хотелось сорвать последний покров с каждой вещи, обнажить ее сущность, все еще влекла его к бегству в жизнь. Но теперь ему казалось, что жизнь его обманула.
Не считая тех часов, когда с ним находилась Эстер и когда бывал на занятиях в Школе, Джордж проводил время либо в бе shy;зумном, неистовом хождении по улицам с вечера до утра, либо дома в полном одиночестве, в раздумьях. Иногда он часами не shy;подвижно сидел в кресле или лежал на кровати, заложив руки под голову, с виду погруженный в глубокую апатию, однако в действительности, хотя все мышцы были неподвижными, все его способности были вовлечены в небывало бурную деятельность. Картины прошлого и настоящего проносились в его мозгу пото shy;ком слепящего света.
Когда Джордж думал об Эстер, о ее мире и крушении, кото shy;рое, как ему казалось, подстроила она, его внезапно отвлекала бессмертная птичья песня на дереве. Тогда он подскакивал с кро shy;вати, подходил к окну, и, когда смотрел в восхитительную гущу листвы, минуты прошлого оживали со всеми их трагическими воспоминаниями, столь же реальными, как комната, в которой он стоял.
Однажды Джордж вспомнил о том случае в детстве, когда ви shy;дел, как человек, которого трясли, будто крысу, били по лицу, пя shy;тился, испуганно ежился перед своим противником, под взгляда shy;ми бледных, широко раскрывших глаза жены и маленького сына, и понимал, что с этой минуты дух человека сломлен, жизнь раз shy;бита. Он помнил день, время, ужасное, чудовищное молчание соседей, которые все слышали и видели. И потом в течение мно shy;гих месяцев тот человек проходил мимо обращенных к нему ци shy;ничных, спокойно-презрительных лиц горожан, не поднимая го shy;ловы, а когда заговаривал с кем-то, пытался улыбнуться, улыбка получалась отвратительной – какой-то жалкой гримасой, про shy;сительным, заискивающим растягиванием губ, а не улыбкой. А его жена и сын ходили молча, в одиночестве, пряча глаза, испу shy;ганные, пришибленные, стыдящиеся.
И еще, когда ему было двенадцать лет, Джордж видел, как од shy;ного человека избил у всех на глазах любовник его жены. Тот че shy;ловек был жалким, тщедушным, мужем крупной, чувственной женщины, любовник ее, сильный, красивый, жестокого вида мужчина, богатый и властный, каждый вечер приезжал за ней на машине после ужина. И муж, который в это время обычно поли shy;вал газон перед домом, не поднимал бледного лица от земли, ни shy;чего не говорил ни любовнику, ни жене, когда та проходила ми shy;мо по дорожке.
Однако как-то вечером, когда любовник приехал и стал вызы shy;вать женщину гудком, муж внезапно бросил шланг, пробежал по газону, спустился по бетонным ступеням к стоявшей машине и заговорил с приезжим громким, дрожащим, взволнованным го shy;лосом. Из машины тут же раздалось негромкое рычание, в кото shy;ром звучали удивление и гнев, рослый мужчина распахнул двер shy;цу с такой силой, что муж отлетел назад, потом схватил мужа, стал трясти, бить его, грязно и злобно обзывать, надменно де shy;монстрируя свои отношения с его женой соседям и всем притих shy;шим, глядевшим во все глаза жителям улицы.
Это было непередаваемое в своей унизительной постыдности зрелище, и самым постыдным был отвратительный страх мужа, который после первого бурного порыва смелости пищал от ужа shy;са, словно крыса, молил, чтобы любовник жены выпустил его и больше не избивал. Наконец он в отчаянии вырвался и стал не shy;уклюже карабкаться задом наперед по ступеням в отвратитель shy;ном бегстве, протестующе и умоляюще вытянув тонкие руки, а здоровяк грузно преследовал его, обзывая и нанося неловкие удары, казавшиеся еще более постыдными из-за их неловкости, тяжелого дыхания бьющего и тупого, унизительного молчания зрителей.
Потом женщина быстро вышла к ним из дома, яростно обру shy;гала прикрывающегося мужа, заявила, что он осрамил ее и себя «дурацкой выходкой», и приказала ему, словно побитому ребен shy;ку, идти в дом. И тот человек пошел, извинился, скуля и ежась, а затем торопливо заковылял в спасительное убежище дома, голо shy;ва его была опущена, слезы струились по красным щекам худо shy;щавого избитого лица. А женщина села в машину к своему ругающемуся и хвастливо грозящему любовнику, заговорила с ним негромким, серьезным, убеждающим голосом, и наконец он утих.
Машина поехала, свернула на углу возле основания холма, Джордж услышал внезапный взрыв веселого, чувственного смеха женщины. Потом наступила темнота, и сквозь далекие звуки и нависшую таинственность ночи, сквозь свет звезд, вспыхнувших в небе, и огней на верандах по всей улице, снова послышались голоса соседей, негромкие, язвительные и очень жадные, то и де shy;ло прерывающиеся взрывами грубого смеха. И он навсегда воз shy;ненавидел ту ночь, ему казалось, что не существует темноты на shy;столько глубокой, чтобы скрыть его стыд.
На ум Джорджу пришли и другие воспоминания, и в резуль shy;тате возникло кошмарное видение человеческой жестокости, ни shy;зости, покорности и трусости, до того невыносимое, что он кор shy;чился на кровати. Конвульсивно рвал простыни, ругался, кривя рот, и в конце концов, когда черный ужас перед жестокостью и страхом человека начал извиваться в его мозгу, словно гнездо змей, принялся разбивать в кровь кулаки о стену.
Джордж видел это в детстве и поклялся, как и все остальные ребята, что скорее падет мертвым или избитым до полусмерти, чем допустит, чтобы такое случилось с ним. И укреплял сердце, стискивал зубы, готовясь к встрече с врагом, давал клятвы, что будет наготове, когда враг появится.
Но теперь, в начале того рокового апреля, Джорджу казалось, что враг появился, но не так, как он ожидал, не с той стороны, не в том свирепом обличье. Ему представлялось, что враг возник от shy;куда ни возьмись, неузнанным, и нанес ему поражение, униже shy;ние, крушение более ужасное и непоправимое, чем претерпели те двое.
И все же подобно человеку, побежденному врагами, лишенному органов мужественности, Джордж сохранял все свои неистовые же shy;лания, все возвышенные надежды на творческие свершения. Планы, замыслы десятка книг, сотни рассказов обуревали его мозг: форма и содержание книги целиком, с начала до конца, внезапно вспыхива shy;ли у него в голове, и он неистово, забыв обо всем, погружался в ра shy;боту. Этот всплеск творчества мог продолжаться с неделю.