Тут снова червь принимался высасывать его жизнь, нож вон shy;зался в сердце и поворачивался, и внезапно Джордж становился бездумным, опустошенным, бессильным.
Таким вот застала его Эстер в тот полдень.
Джордж сидел на постели, погрузившись в угрюмую, тупую, свинцовую апатию, и не поднялся навстречу ей, не произнес ни слова. Эстер решила вывести его из этого состояния, рассказав в своей бодрой, веселой манере о спектакле, который видела нака shy;нуне вечером. Поведала ему обо всем, какие актеры были заня shy;ты, как они играли, как их воспринимали зрители. Изложив во всех подробностях, что происходило в театре, она не сдержалась и беспечно выпалила, что спектакль был блестящий, замечатель shy;ный, великолепный.
Эти простые для ее изощренного языка слова неожиданно привели Джорджа в ярость.
– О, блестящий! О, замечательный! О, великолепный! – про shy;рычал он, злобно передразнивая Эстер. – Господи! Вы все с ума меня сведете своей манерой выражаться! – И опять погрузился в угрюмое молчание.
Эстер легким шагом расхаживала по комнате, но тут резко по shy;вернулась к нему, ее румяные щеки стали малиновыми от внезап shy;ного гнева.
– Вы все! Вы все! – громко, возмущенно выкрикнула она. – Господи, что это с тобой? С кем ты говоришь? Я не все! Я не все! – произнесла она дрожащим от обиды голосом. – Не понимаю, о ком ты ведешь речь!
– Понимаешь! – пробормотал Джордж угрюмо, устало. – Обо всей вашей своре! Вы все одинаковы! Ты одна из них!
– Одна из кого? – вскипела Эстер. – Я не из кого-то – я это я! Ты все время несешь бессмыслицу! Ненавидишь весь мир, всех бранишь, оскорбляешь! Большей частью не отдаешь себе отчета в том, что говоришь. Вы все! Вечно обращаешься ко мне «вы все»,- произнесла она злобно, – когда сам не знаешь, кого име shy;ешь в виду!
– Знаю! – хмуро ответил Джордж. – Всю вашу треклятую свору – вот кого!
– Какую? Какую? – воскликнула она с мучительным, раз shy;драженным смехом. – Господи! Бормочешь все время одну и ту же бессмыслицу!
– Всю вашу треклятую свору еврейских и христианских эсте shy;тов-миллионеров! С вашей пустой болтовней: «Видели это?» «Читали то?» – с вашим суесловием о книгах, пьесах и картинах, стенаниями об искусстве, о красоте, о том, что только ради них и живете, хотя на все это вам наплевать, вам просто нужно быть в курсе! Воротит меня от вас! – от всей вашей треклятой своры с вашими шуточками о педиках и лесбиянках, вашими книгами, пьесами и африканскими скульптурами! – сдавленно заговорил он с поразительной непоследовательностью. – Да. Вы блестяще разбираетесь в искусстве, разве не так? Вам же приходится читать журналы, узнавать оттуда, что вам должно нравиться – и вы за shy;будете о своих словах, измените мнение, через полминуты охаете то, что хвалили, если обнаружите, что ваша гнусная свора дер shy;жится иного мнения!.. Любители и покровители искусства! – произнес он с яростным, дрожащим смехом. – Господи Боже! К этому и должно было прийти!
– Прийти к этому! К чему? Жалкий дурачок, ты несешь бес shy;смыслицу, как помешанный.
– К тому, что талантливый человек – настоящий художник – истинный поэт – должен быть доведен до смерти…
– Что за ерунда?
– …злобой и ядом этих обезьян-миллионеров, ничего не смыслящих в искусстве, и их распутных жен! «О, как мы любим искусство! – глумливо произнес Джордж. – Я так интересуюсь вашим творчеством. Я знаю, вам есть, что сказать, – и вы нам о-о-очень нужны, – еле слышно прошептал он, – не заглянете ли ко мне в четверг на чашку чая? Я совершенно одна-а…». Суки! Грязные суки! – внезапно заревел он, как обезумевший бык, а потом снова перешел на тон жалобного, соблазнительного при shy;глашения: «…и мы сможем долго, мило побеседовать. Я так хочу поговорить с вами! Уверена, вы меня не разочаруете». Ах, гряз shy;ная свинья! И ты, ты, ты! – тяжело дыша, произнес он. – Это твоя свора! И твоя игра тоже, да? – Голос его перешел на шепот обессиленной ненависти, в тишине раздавалось его тяжелое ды shy;хание.
Эстер с минуту не отвечала. Она молча, грустно смотрела на него, покачивая головой с жалостью и презрением.
– Послушай! – сказала она наконец. Джордж угрюмо отвер shy;нулся от нее, но она схватила его за руку, повернула к себе и рез shy;ко заговорила властным тоном: – Слушай, жалкий дурачок! Я те shy;бе кое-что скажу! Объясню, что с тобой неладно! Ты всех бра shy;нишь и оскорбляешь, думаешь, все ополчились против тебя и стремятся причинить тебе зло. Что все ночей не спят, думая, как бы тебя сокрушить. Думаешь, все строят заговоры, чтобы поме shy;шать твоему успеху. Так вот, слушай, – спокойно продолжала она. – Того, что ты воображаешь, не существует. Этого демона создал ты сам! Джордж, посмотри на меня! – резко обратилась к нему Эстер. – Что бы ты ни говорил, я правдива, и клянусь тебе, что все это существует только в твоем воображении. Люди, кото shy;рых ты бранишь и оскорбляешь, никогда не питали к тебе нена shy;висти, не желают тебе никакого зла.
– О, – произнес Джордж со свирепым сарказмом, – надо полагать, они меня любят! Только и думают, как бы сделать мне добро!
– Нет, – сказал она. – У них к тебе нет ни любви, ни нена shy;висти. Большинство из них и не слышало о тебе. Они не желают тебе ни добра, ни зла. – Умолкла, печально глядя на него. Затем продолжала: – Но могу сказать тебе вот что – даже если бы они тебя знали, все было бы не так, как ты думаешь. Люди вовсе не такие. Ради Бога, – воскликнула она с чувством, – не черни се shy;бе разум, не коверкай жизнь гнусными, отвратительными мысля shy;ми, что это не так! Пытайся иметь немного веры и разума, думая о людях! Они совсем не такие, как тебе кажется! Никто не жела shy;ет тебе зла!
Джордж угрюмо, тупо поглядел на Эстер. Безумие снова по shy;кинуло его, и теперь он смотрел на нее устало, испытывая стыд и сильное отвращение к себе.
– Знаю, что не такие, – уныло произнес он. – Знаю. И бра shy;ню их, потому что сознаю свою никчемность… О, я даже не могу передать тебе! – сказал он с каким-то отчаянным, недоуменным внезапным жестом. – Не могу передать тебе, что со мной! Но не то, что ты думаешь. У меня нет ненависти ко всем, как тебе ка shy;жется, – несмотря на все мои слова. Ненавижу я только себя. Эс shy;тер, скажи, ради Бога, что со мной случилось? Что происходит с моей жизнью? Раньше у меня была сила двадцати человек. Я лю shy;бил жизнь, обладал энергией и мужеством делать все. Работал, читал, путешествовал с энергией большой динамо-машины. Хо shy;тел поглотить всю землю, насытиться всеми книгами, людьми, странами на свете. Хотел знать жизнь всех людей, побывать по shy;всюду, увидеть и понять все, как великий поэт. Ходил, слонялся по улицам, поглощая все, что люди делали и говорили, с какой-то неистовой, неутолимой жаждой. Все пело мне о славе и торже shy;стве, и я был уверен, что обладаю силами и талантом сделать все, что хочу. Я хотел блаженства, любви, славы и не сомневался, что смогу их добиться. И хотел сделать прекрасную работу, добиться успеха в жизни, расти и добиваться в работе все лучших результа shy;тов. Хотел быть великим человеком. Почему я должен стыдиться говорить, что хотел быть великим, а не маленьким, жалким, се shy;рым?.. А теперь все это ушло. Я ненавижу свою жизнь и все, что вижу вокруг. Господи! Если бы я прожил жизнь, был старым, из shy;нуренным, не получившим от жизни того, что хотел, я мог бы по shy;нять причину! – неистово выкрикнул Джордж. – Но мне всего двадцать семь – и я уже изнурен! Господи! Быть изнуренным ста shy;риком в двадцать семь лет! – проревел он и принялся колотить кулаками по стене.
– О, изнурен! Изнурен, как же! – сказала Эстер с возмущен shy;ным смешком. – Оно и видно! Изнурил меня, ты хочешь ска shy;зать. Изнуряешь всех своими метаниями. Изнуряешь себя, коло shy;тясь головой о стену! Но – изнурен! Ты так же изнурен, как Гуд shy; зон!
– Не надо – ради Бога, не надо! – яростно произнес Джордж сдавленным голосом, вытянув руку в жесте, выражающем раз shy;дражение и досаду. -Не льсти мне. Послушай! Я говорю правду! Я уже не тот, что раньше. Я утратил былые уверенность и надеж shy;ду. У меня нет прежних уверенности и силы. Черт побери, жен shy;щина, неужели тебе не ясно? – яростно спросил он. – Неужели не видишь сама? Неужели не понимаешь, что я утратил свой воз shy;глас? – выкрикнул он, ударя себя в грудь и сверкая на нее глаза shy; ми в безумной ярости. – Не знаешь, что я полгода уже не изда shy;вал возгласа?