– Иоганн!.. Иоганн! Иоганн!
Тот появился и пошел к пациенту по ковровой дорожке окра shy;шенного в зеленый цвет коридора, сильно прихрамывая. Хромо shy;та его тоже привела Джорджа в ярость, потому что Беккер хромал на ту же ногу; на войне Иоганн был денщиком Беккера, оба по shy;лучили ранения и оба хромали одинаково. «Они все хромают?» – подумал Джордж, и эта мысль привела его в бешенство.
– Иоганн.
Тот подошел, хромая. Лицо его, широкое, полное, толстоно shy;сое, неприглядное, было исполнено протеста, увещевания и не shy;доуменного беспокойства.
– Was ist?[37]
– Verbindung[38]*.
– Ах! – Он посмотрел и укоризненно сказал: – Вы ее сдви shy;гали!
– Но я verletrt[39]** еще в одном месте! Посмотрите! Скажите Беккеру, что он не заметил одной раны!
И приставил к ней палец, указывая.
Иоганн пощупал; потом рассмеялся и покачал головой:
– Nein, это всего-навсего Verbindung!
– Говорю вам, я verletrt! – выкрикнул Джордж.
Торопливо простучав каблуками по зеленому ночному кори shy;дору, вошла ночная Мать Настоятельница, ее открытое лицо уто shy;пало между огромными накрахмаленными крыльями шляпки.
– Was ist?
Джордж, немного смягчась, указал:
– Здесь.
– Там ничего нет, – сказал ей Иоганн. – Его беспокоит по shy;вязка, а он думает, что там рана.
Монахиня коснулась легкими пальцами указанного места.
– Рана, – сказала она.
– Nein! – воскликнул изумленный Иоганн. – Но Негг Geheimrat говорил…
– Там рана, – сказала монахиня.
О, как приятно это подтверждение, словно предвестие близкой победы – знать, что этот доктор-мясник один раз ошибся! Этот хам с презрительной речью, этот грубиян с кабаньей шеей и пальцами мясника – ошибся! – ошибся! Ей-богу! – раны, шрамы, повязки – для него все едино! Хромой мясник с жестокими пальцами один раз в своей треклятой мясницкой жизни – ошибся!
– Verletrt, ja!.. И у меня жар! – злорадно сказал Джордж.
Монахиня приложила легкий, прохладный палец к его лбу; и спокойно сказала:
– Nein Fieber![40]
– Fieber? – обратил к ней широкое, недоуменное лицо Ио shy;ганн.
Монахиня со строгим, как всегда, лицом ответила спокойно, серьезно, безжалостно:
– Nein Fieber. Nein.
– Говорю вам, жар есть! – воскликнул Джордж. – А Geheimrat – сдавленно: – Да! Великий Geheimrat Беккер…
Монахиня сурово, негромко, со строгим упреком произнесла:
– Негг Geheimrat!
– Ладно, Негг Geheimrat! – не смог ее обнаружить!
Сурово, спокойно:
– Жара у вас нет. А теперь возвращайтесь в постель!
Монахиня вышла.
– A Geheimrat! – повысил голос Джордж.
Иоганн твердо посмотрел на него. Его некрасивое немецкое лицо застыло в спокойном выражении протеста против наруше shy;ния приличий.
– Прошу вас, – сказал он. – Люди спят.
– Но Geheimrat…
– Herr Geheimrat, – спокойно и подчеркнуто, – Herr Geheimrat тоже спит!
– Иоганн, так разбудите его! Скажите ему, что у меня жар! Он должен прийти! – и внезапно задрожав от гнева и оскорбленности, Джордж закричал в коридор: Geheimrat Беккер… Беккер! Где Беккер!.. Мне нужно Беккера!.. Geheimrat Беккер – о, Geheimrat Беккер, – насмешливо, – великий Geheimrat Беккер – вы здесь?
Возмущенный нарушением приличий Иоганн схватил Джор shy;джа за руку и прошептал:
– Тише!.. С ума сошли?.. Herr Geheimrat Беккер не здесь!
– Не здесь? – Джордж изумленно уставился в широкое лицо.
– Не здесь?
– Нет, – безжалостно, – не здесь.
Не здесь! – хромой мясник не здесь! - не на своей бойне! Бритый мясник с покрытым шрамами лицом, выбритой головой, морщинистой шеей – не здесь! – где ему положено находиться, хромать по коридорам, зондировать толстыми пальцами раны – на своей бойне, мясник не здесь!
– Тогда где же?- обратился к Иоганну изумленный Джордж.
– Тогда где же он?
– Дома, разумеется, – ответил Иоганн с терпеливым упре shy;ком. – Где еще ему быть?
– Дома?- вытаращился Джордж на него. – У него есть дом? Вы хотите сказать, что у Беккера есть дом?
– Aber ja. Naturlich[41], – сказал Иоганн с терпеливой усталос shy;тью. – И жена с детьми.
– Жена!- На лице Джорджа появилось озадаченное выраже shy;ние. – С детьми? Вы хотите сказать, что у него есть дети?
– Конечно, разумеется. Четверо!
У этого хромого мясника с жестокими пальцами есть…
То, что угрюмый Беккер с короткими толстыми пальцами и волосатыми руками, с сильной хромотой, круглоголовый, с же shy;сткой щеточкой черных, тронутых сединой усов, с голым, вы shy;бритым до синевы черепом, грубым, морщинистым лицом со шрамами после давних дуэлей – то, что это существо может иметь какую-то жизнь, не связанную с больницей, Джорджу не приходило в голову и теперь казалось фантастическим. Беккер господствовал в больнице: он казался существом с наглухо за shy;стегнутым до толстой, сильной шеи белым, накрахмаленным мясницким халатом, его так же невозможно было представить без этого одеяния, в обычном костюме, как монахиню в туф shy;лях на высоких каблуках и в короткой юбке мирской женщи shy;ны. Он казался живым духом этих стен, особым существом, ждущим здесь, чтобы набрасываться на всех раненых и увеч shy;ных мира, грубо укладывать их на стол, как уложил Джорджа, брать их плоть и кости в свою власть, нажимать, зондировать, стискивать своими жестокими пальцами, если потребуется, вскрывать их черепа, лезть в них, даже добираться до извилин мозга…
Иоганн поглядел на Джорджа, покачал головой и спокойно сказал:
– Возвращайтесь в постель. Herr Geheimrat осмотрит вас ут shy;ром.
И, прихрамывая, ушел. Джордж вернулся и сел на койку.
49. МРАЧНЫЙ ОКТЯБРЬ
Октябрь вновь пришел на кишащую людьми скалу со всей своей смертью и оживленностью, жизнью и безжизненностью, собранным урожаем и бесплодной землей, предвестием гибели, радостной надеждой. Стоял октябрь, и после осеннего заката в Парке мерцали яркие звезды.
Эстер одиноко сидела на скамье и думала о Джордже. Ровно четыре месяца назад он покинул ее. Что он делает теперь – ког shy;да октябрь наступил снова?
Это что, единственный красный лист, последний из своего клана, висит, трепеща на ветру? Сухие листья проносились перед ней по дорожке. В своей быстрокрылой пляске смерти эти мерт shy;вые души неслись, гонимые злобными порывами безумного вет shy;ра. Октябрь наступил снова.
Это что, ветер завывает над землей, это ветер гонит все своим бичом, это ветер гонит всех людей, словно безжизненных при shy;зраков?
Ветер сокрушал и уносил все. Эстер видела величественный утес города, громадный, потрясающий, великолепный, вздыма shy;ющийся над деревьями Парка, гору высящейся стали, бриллиан shy;товую пыль огней, самоцвет на фоне неба, заносчивость велича shy;вого камня, прекрасного и бренного, как женская плоть. Она знала этот город еще ребенком, в нем были тихие улицы и дома, были слышны шаги и голоса людей, цоканье конских копыт, и теперь это все исчезло.
Теперь город казался слишком громадным для проживания людей. Был слишком надменным, бесчеловечным в своем богат shy;стве и блеске, казалось невероятным, что крохотные люди могли возвести такие здания. Он походил на обитель великанов, насе shy;ленную пигмеями, и казался вечным. Однако Эстер знала, что он не долговечнее сна.
Она видела, как люди расположились лагерем на этой земле, в этих громадных каменных шатрах, как бродят они по этим ули shy;цам жизни. И не страшились этого громадного, кишащего людь shy;ми лагеря, так как знали, что и она, и все остальные являются гостями, посторонними на этой земле, и не погибнет только зем shy;ля, что земля пребудет вовеки. Внизу под этими тротуарами и зданиями находилась земля, нет ничего, кроме земли. Если вся земля покроется этими тротуарами, все равно не будет ничего вечного, кроме земли.