– Этот мальчик цел-невредим, да-да, просто слегка ушибся, но он молодец, в два счета оправится.
Джонни постанывал, но негромко, крови на нем не было, и никто не обращал на него внимания, однако он умер, пока Джо Блэк обращался к нему.
Потом из-за угла стремглав выбежала миссис Эндрюс, на ней был фартук; вопя, как резаная, она продралась через толпу вокруг Элберта, выхватила сына из рук Эрнеста Пеннока, целовала, поку shy;да ее лицо не покрылось его кровью, и без умолку вопила:
– Он мертв? Он мертв? Почему не говорите?
И сразу же перестала орать, когда ей сказали, что мертв не Эл shy;берт, а Джонни, – стала спокойной, тихой, почти хладнокровной, так как Элберт был родным ее сыном, а Джонни – приемышем; и хотя она всегда была добра к Джонни, все соседи потом говорили:
– Видели, а? Вот вам, пожалуйста! Сразу же утихла, услышав, что погиб не родной сын, а приемный.
Но Элберт тоже скончался два часа спустя, в больнице.
Наконец – почему-то это оказалось самым тягостным – появился мистер Эндрюс и заковылял к людям, собравшимся вокруг Элберта. Этот крохотный человек, страдающий какой-то жуткой болезнью суставов, был страховым агентом. Пере shy;двигаться он мог только с помощью трости, его большая голо shy;ва с исхудалым лицом и громадными, широко раскрытыми гла shy;зами казалась слишком тяжелой для хилых тела и шеи. Ходил он, раскачиваясь, корчась, подергиваясь из стороны в сторону на каждом шагу, ноги его совершали странные, конвульсивные движения, словно собирались выпорхнуть из-под туловища. Однако этот немощный человек породил девятерых детей и продолжал делить ложе с супругой. Джордж разговаривал об этом вполголоса с ребятами, испытывая страх и любопытство, его занимала мысль, не связано ли каким-то образом его недо shy;могание с этой плодовитостью, не какая-то ли преступная не shy;воздержанность ослабила, изнурила этого человека до такой степени, что ноги словно бы выпархивали из-под него при этой конвульсивной ходьбе; он испытывал какое-то жуткое очарование и смятение духа перед этой тайной природы – как может проистекать столько жизней из увядших чресел подоб shy;ного живого мертвеца.
Но вот мистер Эндрюс, корчась, раскачиваясь, подергиваясь, появился из-за угла и с жуткими, пустыми, широко раскрытыми глазами заковылял к окровавленному месту гибели двоих его де shy;тей; и это – вкупе с сильными, своеобразными запахами резины, кожи, бензина и масла, мешающимися с тяжелой, липкой свеже shy;стью теплой крови, жуткой свежестью, висящей, словно туча, в прохладном, влажном, пахнущем землей воздухе, который мину shy;ту назад был напоен невыразимым, нестерпимым предвкушени shy;ем радости, а теперь наполнился ужасом, тошнотворностью, от shy;чаянной душевной болью – навсегда запечатлело в памяти тот угол, день, час, слова и лица людей с ощущением, что жуткая, не shy;описуемая смерть поджидает за этим углом всех и каждого, что shy;бы сломать им спины и мгновенно разрушить жалкие, бессмыс shy;ленные иллюзии их надежд.
Здесь, чуть выше по холму, неподалеку от того предательско shy;го угла, прямо перед домом Шеппертонов, находилось место, где произошел другой несчастный случай, столь же комичный и не shy;лепый, насколько первый был трагичным и жутким.
Однажды утром, весной, когда все плодовые деревья были в цвету, Джордж внезапно проснулся у себя в комнате, он видел, как плавно опускаются на землю опадающие с вишен лепестки, и помнил о каком-то жутком столкновении – громкие скрежет и треск стекла, стали, дерева все еще звучали у него в ушах. На ули shy;це уже слышались перекрикивания людей и топот бегущих. В дя shy;дином доме хлопнула наружняя дверь, и мальчик услышал, как дядя Марк взволнованно крикнул кому-то:
– Это внизу на Локаст-стрит! Милостивый Боже, там все, на shy;верно, погибли!
И, выйдя на улицу, быстро зашагал вниз.
Джордж выскочил из постели, поспешно натянул брюки и бо shy;сиком, без рубашки, бросился на крыльцо, сбежал по ступенькам и со всех ног помчался на улицу. Все люди бежали в одну сторону, он видел своего дядю в быстро разрастающейся толпе перед шеппер-тоновским домом, возле большого телефонного столба, перелом shy;ленного, как спичка, у основания и полуповисшего на проводах.
Подбежав, Джордж увидел обломки машины, разлетевшиеся по мостовой на пятьдесят ярдов – колесо здесь, рулевая тяга там, еще й одном месте фара, в другом кожаное сиденье, и повсюду валялось битое стекло. Побитый, искореженный корпус машины стоял, как вкопанный, перед сломанным столбом, в который с огромной силой врезался, внутри его торжественно восседал Лон Пилчер с ошале shy;лым выражением лица и с рулевой баранкой на шее. В нескольких футах оттуда, по ту сторону тротуара, на высокой насыпи шепперто-новского газона восседал на своем массивном заду мистер Метьюз, толстый, краснолицый полицейский, лицо его выражало то же оша shy;лелое, торжественное изумление, что и у незадачливого водителя.
Дядя Марк и еще несколько человек вытащили Лона Пилчера из разбитой машины, сняли с его шеи баранку и убедились, что он ка shy;ким-то чудом совершенно не пострадал. Лон, быстро оправясь от потрясения, стал тупо осматривать разлетевшиеся обломки машины и наконец с пьяной хитростью обратился к дяде Марку:
– Как по-вашему, мистер Джойнер, здорово она пострадала? Сможем мы отремонтировать ее, чтобы снова бегала?
Тем временем мистер Метьюз, оправясь от потрясения, неук shy;люже спустился с насыпи и грузно затопал к Лону, крича:
– Я арестую тебя! Арестую! Отведу в тюрьму и посажу под за shy;мок, так и знай!
Угроза эта, поскольку он арестовывал Лона уже не раз, каза shy;лась пустой.
Выяснилось, что Лон всю ночь колесил по городу с какими-то хористками на своем знаменитом «кадиллаке» модели 1910 го shy;да; полицейский арестовал его на вершине холма Локаст-стрит и велел ехать вместе с ним в полицейский участок; а потом, когда машина с ужасающей скоростью неслась вниз по склону, во все горло орал водителю:
– Стой! Стой! Выпусти меня! Ты арестован! Черт возьми, я посажу тебя за это, вот увидишь!
По словам очевидцев, при столкновении полицейский граци shy;озно проплыл в сияющем утреннем воздухе, совершил два саль shy;то и приземлился прямо на зад с такой силой, что пребывал в ошеломлении несколько минут, однако все это время продолжал бормотать:
– Стой! Стой! Арестую!
Здесь, напротив шеппертоновского, прямо над домом Небраски Крейна, стоял дом, в котором жил капитан Саггз, инвалид с ампути shy;рованными значительно выше колена ногами. У него были гигант shy;ский корпус, широченные плечи, толстые сильные руки; могучая шея и широкий, с жесткой складкой губ рот говорили о зверской си shy;ле и решительности. Одну ногу ему оторвало под Кодд-Харбором, другая оказалась покалечена, и ее пришлось ампутировать. Несмот shy;ря на увечье и громадный корпус, он при желании мог передвигать shy;ся с поразительной быстротой. В гневе пользовался костылем, как дубиной, и мог уложить любого в радиусе шести футов. Жена его, маленькая, хрупкая женщина, была в высшей степени покорной.
Его сын тридцати с небольшим лет, «Принимающий» Саггз, ско shy;лачивал состояние. Некогда он был профессиональным бейсболис shy;том. Потом, когда у него достало денег арендовать на месяц пустую shy;щий склад, устроил там первый в городе кинотеатр. Теперь ему при shy;надлежали кинотеатры «Принцесса» и «Веселье» на Площади, его жизненный путь представлял собой чудо внезапного обогащения.
Здесь было место напротив дома Макферсона, где однажды холодным январским вечером на обледенелой мостовой по shy;скользнулась лошадь, упала и сломала ногу. Возле дома появи shy;лись люди с мрачными лицами, вскоре Джордж услышал два вы shy;стрела, дядя Марк вернулся с печалью на лице, сокрушенно по shy;качивая головой и бормоча: «Какая жалость! Какая жалость!» – а потом принялся злобно осуждать городские власти за то, что мостовые такие скользкие, а холм такой крутой. Свет с теплом исчезли из жизни мальчика, и его охватил мрачный ужас.