— Иначе и быть не может, — заверили они нас.
— Нам здесь понравилось, — позволила я себе вмешаться в разговор.
Дорабелла сидела молча. Ее удручало то, что молодые люди не уделяли ей того внимания, которого она ждала от них. Они показались ей слишком серьезными.
— Это хорошо, что вы приехали к нам, — сказал тот, которого, как выяснилось, звали Франц. Другого звали Людвиг. — И хорошо, что вы увидели, как мы живем.
Мы промолчали, ожидая, что он скажет дальше.
— После войны мы очень страдали. Нам навязали несправедливый договор. Но это прошло, мы снова станем великими.
— Вы и так великая нация, — Дорабелла обворожительно улыбнулась им.
Оба молодых человека посмотрели на нее с интересом:
— Вы это чувствуете?
— О да, — сказала Дорабелла.
— И вы вернетесь домой и расскажете всем, что Германия возродилась?
— Непременно, — ответила Дорабелла. Однако я не была уверена, что она сдержит свое слово.
— Мы гордимся тем, — сказал Людвиг, — что именно здесь, в Мюнхене, наш фюрер сделал великую попытку повести за собой немецкую нацию.
— В каком году это было? — спросил Эдвард.
— В тысяча девятьсот двадцать третьем, — ответил Франц. — В пивном погребке фюрер призвал штурмовиков к путчу.
— В пивном погребке?! — воскликнула Дорабелла. — Нельзя ли посетить тот погребок?
Казалось, молодые люди не услышали ее слов. Они сидели молча, глядя прямо перед собой.
— Путч не состоялся, — сказал Франц. — Фюрера посадили в тюрьму.
— Но он не терял времени даром, — добавил Людвиг, — и, пока сидел в тюрьме написал «Майн кампф».
— А когда умер Гинденбург, он стал канцлером, потом — диктатором… и все изменилось, — сказал Франц.
— Как интересно! — пролепетала Дорабелла. — Очень интересно! — В ее голосе слышалась насмешка. Эти серьезные молодые люди начинали надоедать ей. Тем не менее, атмосфера за столом оставалась вполне миролюбивой.
После обеда мы посетили Петерскирхе — самую древнюю церковь в Мюнхене. Потом мы сидели за столиком на улице рядом с рестораном, пили кофе, ели вкусные кексы. И с интересом наблюдали за прохожими. Эдвард напомнил о том, что не стоит засиживаться, — придется рано вставать. Нам завтра предстояла долгая поездка. Вернувшись в гостиницу, мы поужинали и разошлись по комнатам. Мы с Дорабеллой долго обсуждали события дня, пока не уснули.
Завтра нам предстояло ехать в Регенсбрюк.
Мы сошли с поезда, и я почувствовала себя так, будто попала в волшебную страну.
Мы ехали через гористую местность, со склонов гор, поросших соснами, стекали ручьи, сверкая на солнце. На пути встречались деревеньки с островерхими домиками и мощенными булыжником улицами. Они напоминали мне иллюстрации к сказкам братьев Гримм.
Курт приехал встретить нас и приветствовал как почетных гостей.
— Как хорошо, что вы здесь! — сказал он. — Молодцы, что решились на такое долгое путешествие.
— Мы посчитали, что оно того стоит, — ответил Эдвард. — Курт, я рад видеть тебя.
— И юные леди приехали — Виолетта… Дорабелла…
— А как же иначе? — воскликнула Дорабелла. — Неужели вы думаете, что мы могли позволить Эдварду отправиться в поездку без нас?
— Все так ждут вас. Я имею в виду свою семью, — сказал Курт. — Идемте же. Не будем тратить время. Это ваш багаж?
Он взял наши саквояжи и понес их в автомобиль, который ждал нас у станции.
Мы тронулись в путь. Воздух был напоен запахом хвои.
— Ах, как здесь хорошо! — воскликнула я. — Все выглядит так, как я себе и представляла.
Курт сказал, что замок находится в пяти милях от станции. Дорога шла через лес, и поездка доставила нам удовольствие. Мы въехали в небольшое селение. На площади, мощенной булыжником, высились старая церковь и колокольня. Здесь находилось также и несколько лавок. Домикам, окружавшим площадь, было по нескольку сотен лет. Селение называлось Вальденбург.
Замок находился в четверти мили от селения. Дорога к нему слегка поднималась в гору. У меня перехватило дыхание от восторга, когда я увидела замок, он напоминал мне еще одну иллюстрацию к сказке. Замок оказался небольшим, стены его были сложены из светло-серого камня, по углам стен располагались четыре круглые башни.
У ворот этого величественного сооружения нас ждала группа людей.
— Вот мы и приехали! — крикнул Курт по-немецки, и они захлопали в ладоши.
Выйдя из машины, мы начали знакомиться. Эдварда здесь уже знали, и все радушно приветствовали его. Курт, держась с большим достоинством, представил нас своим родителям, бабушке с дедушкой, брату Хельмуту и сестре Гретхен. Чуть в сторонке от них стояли слуги: мужчина, две женщины и девушка примерно того же возраста, что и мы с Дорабеллой.
Нам выделили две комнаты: одну для Эдварда, другую для нас с Дорабеллой. Мы были рады тому, что оказались вместе. Мы подошли к окну и стали глядеть на лес, в котором начал сгущаться туман; это придавало деревьям такой таинственный вид, что я почувствовала неясный страх и задрожала.
Неожиданно Дорабелла притянула меня к себе.
— Ах, как здесь чудесно! — воскликнула она. — Я уверена, что нам не будет скучно. Что ты скажешь о брате Курта Хельмуте?
— Слишком преждевременно давать ему какую-то оценку, — ответила я. — Мне он показался приятным молодым человеком.
Дорабелла рассмеялась:
— Дорогая сестра, ты такая рассудительная… Как я рада, что судьба наделила этой чертой характера тебя, а не меня.
Она часто говаривала, что она и я — в действительности одна личность, достоинства и недостатки которой распределены между нами двумя поровну. Я вспоминаю наш первый ужин в замке. Мы спустились по узкой винтовой лестнице в небольшую столовую и поужинали в кругу всей семьи. Из окон комнаты виднелся лес. Деревянный пол был застелен грубыми половиками. По обеим сторонам большого камина на стене висели оленьи головы.
Мы узнали, что очень давно, до того, как разрозненные немецкие земли объединились в одно государство, замком владел некий барон, охотившийся в этом лесу. Именно от него и остались чучела на стене. Одна оленья морда казалась злой, а у другой было презрительное выражение. Они нарушали мирную атмосферу комнаты. Еще на стене висела пара картин, написанных до войны 1914 года, на которых была изображена семья Брандтов.
Вечер прошел весело. Трудностей в общении не было. Мы с Дорабеллой в школе научились зачаткам немецкого, Курт и Эдвард хорошо владели языками, родители Курта, а также Хельмут и Гретхен говорили по-английски. Мы прекрасно понимали друг друга, а если и случались какие-то недоразумения в разговоре, то они только веселили всех.
Придя к себе в комнату, мы с Дорабеллой принялись обсуждать Хельмута.
— Кажется, мы неплохо проведем здесь время, — сказала Дорабелла. — Однако Хельмут меня разочаровал.
— Ты имеешь в виду то, что он никак не отреагировал на то, что ты строила ему глазки?
— По-моему, он туповат, — сказала Дорабелла. — Я не выношу серьезных молодых людей. Хельмут совсем не смеется.
— А может, он не видит ничего такого, над чем стоит посмеяться, — возразила я, — вероятно, он не считает нужным показывать другим, что он чувствует.
— Завтра мы попробуем выяснить это, — ответила Дорабелла. — Это очень интересно.
— Не спорю, — согласилась я. — Нам еще не приходилось разгадывать чужие тайны.
Я подошла к окну. Туман сгустился. Виднелись лишь очертания ближайших деревьев.
— Это выглядит впечатляюще, — сказала я. Дорабелла подошла ко мне и встала рядом.
— В этом есть что-то потустороннее, — продолжила я, — ты не находишь?
— Для меня это просто туман, — ответила она.
Мне почему-то не хотелось отходить от окна. Неожиданно я увидела, как от замка в сторону деревьев движется чья-то фигура.
— Это служанка, — прошептала Дорабелла.
— Эльза, — уточнила я, — так ее зовут. Куда она идет в такое позднее время? Наверное, уже одиннадцать часов.
Тут мы увидели, как из тени деревьев ей навстречу выходит молодой человек. Мы не могли различить его лица, но, по всей вероятности, он был одним из тех, с кем мы сидели за ужином. Он был высок и светловолос. Он заключил Эльзу в объятия, и они постояли немного, прижавшись друг к другу.