— Я не верю ему: ему нужна вся Чехословакия, а не только судетские земли. А что доследует за Чехословакией?
— А что будет, если он попытается продолжить свои действия?
— Я не знаю, мы уже и так слишком долго тянем, но когда-то этому должен быть положен конец! Я слышал, что Чемберлен сразу же по возвращении собрал кабинет министров и выдвинул программу перевооружения.
— Это значит…
— Что он не верит Гитлеру!
— Вы считаете, что этот пакт?..
— Заключен с целью выигрыша времени? Возможно: Гитлер вооружен до зубов, а о нас этого не скажешь. Посмотрим, что будет. Германия процветает, она прошла долгий путь от разрухи тысяча девятьсот восемнадцатого года. Возможно, она и удовольствуется тем, что удалось заполучить. Если немцы разумны — они на этом успокоятся. Пока им все сходило с рук, Англия и Франция стояли в сторонке, но это, конечно, не может длиться до бесконечности… Любой следующий шаг может полностью изменить картину.
— Столь многое зависит от одного человека!
— В нем есть что-то магическое: он околдовал свой народ, и он твердо стоит за него.
— Он совершил ужасное с евреями!
— Он — чудовище, но чудовище, считающее, что на него возложена великая миссия.
— Я думаю о жене Эдварда — Гретхен: она вне себя от беспокойства.
— Я представляю, и для этого есть основания!
— Как бы я хотела, чтобы она вывезла сюда свою семью!
— Сейчас, как говорится, «без пяти полночь». Будем мужаться, может статься, ничего и не произойдет. Вам не кажется, что в жизни то чего мы больше всего боимся, чаще всего не сбывается, и все наши страхи называются напрасными? Когда вы уезжали, я думал, что больше никогда не увижу вас, но вы здесь, и мы вновь встречаемся, — он взглянул на меня. — Это были напрасные страхи, по крайней мере, я надеюсь на это.
— Мне хочется думать, что эти встречи будут продолжаться, — сказала я.
— Вы говорите это… искренне?
— Ну, разумеется. Иногда я чувствую, что они — проблеск нормального в окружающем нас мире безумия.
— Я рад этому.
Видимо, Джоуэн понимал, что я имею в виду. Он знал, что я ни за что не смирюсь с потерей Дорабеллы, пока не получу доказательств того, что она умерла.
Пришло и ушло Рождество. С радостью я вновь встретилась с родителями. Пришло письмо от Ричарда: он перестал упрашивать меня вернуться. Думаю, надежда на серьезные отношения между нами постепенно исчезала: он разочаровался во мне, а я, похоже, — в нем. В каком-то смысле мне пришлось выбирать между ним и Тристаном. Я дала клятву Дорабелле, и для меня, даже после смерти, она была ближе, чем кто бы то ни был. Временами у меня появлялось сожаление из-за потери Ричарда, но чаще я радовалась этому: если его чувства могли исчезнуть по такому поводу, то вряд ли они были глубокими. Я начинала понимать, что мы мало подходим друг другу.
Состояние бедняги Дермота не улучшалось, и доктор дал понять, что это, возможно, навсегда, хотя Дермоту, разумеется, об этом не сказали. Он изменился: некогда беззаботный молодой человек стал печальным мужчиной. Я понимала это: у него не было внутренней силы, он умел наслаждаться только активной жизнью, любил путешествовать, общаться с людьми.
Мне было жаль его. В эти сумрачные зимние дни у него часто случались приступы меланхолии. Климат в Корнуолле несколько мягче, чем во всей остальной Англии. Снег здесь редок, зато дожди обильны, а юго-западные ветры достигают иногда ужасной силы. Время от времени случались солнечные деньки, и тогда Джек выкатывал Дермота на кресле в сад и помогал ему перебраться на одну из скамеек, с которых открывался вид на море и пляж. Я всегда считала, что это не самое подходящее место для прогулок, — отсюда были видны камни, на которых нашли купальный халат Дорабеллы.
Иногда с ним сидел его отец. Это было новой чертой в старике. Я была рада этому и прониклась к нему теплыми чувствами, поняв, что он и в самом деле любит сына.
Настал март, и в полях появились первые признаки весны. Новости в сводках стали вдруг тревожными. Передышка, появившаяся в дни, когда Невилл Чемберлен вернулся из Мюнхена, размахивая клочком бумаги и заявляя, что привез нам мир, закончилась. Гитлер, нарушив свое обещание, вторгся в Чехословакию.
Это тревожило и подтверждало то, что многие считали возможным и что, скорее всего, было на уме у премьер-министра, когда он, вернувшись из Мюнхена, тут же приступил к перевооружению страны. Теперь даже те, кто протестовал против военных приготовлений, поняли их необходимость.
Куда направит следующий удар диктатор Германии? Политика умиротворения была исчерпана, невозможно было оставаться в стороне. Наш премьер-министр встретился с французским премьером, и обе стороны подписали соглашение: они обещали поддержать Польшу, Румынию и Грецию в случае, если Гитлер нападет на эти страны.
Закрывать глаза на правду больше было невозможно. Над всей Европой собирались грозовые тучи. Скользко еще оставалось ждать до вторжения Гитлера в Польшу? Он уже заявлял о претензиях на эту страну. Мы каждый день ждали новостей и чувствовали облегчение, узнав, что ничего не случилось. Я часто каталась верхом с Джоуэном. Мы любили отправляться на пустошь. Если погода оказывалась достаточно теплой, мы спутывали своих лошадей, усаживались поблизости от старой заброшенной шахты, и Джоуэн начинал рассказывать мне старинные корнуоллские легенды.
Однажды я собиралась на встречу с ним и, зайдя в конюшню, столкнулась с Сетом. Он все время проявлял ко мне интерес, наверное, оттого, что я была сестрой Дорабеллы, которую он считал одной из жертв привидения, «той самой леди из дома Джерминов». Как раз накануне я прогуливалась по пляжу. Это место зачаровывало меня. Я любила останавливаться у края прибоя и смотреть, как накатывают и откатывают волны, вспоминая Дорабеллу. Сет видел меня там. Бросив взгляд вверх, я заметила, что он стоит в саду и смотрит на меня. Я помахала ему рукой. Он сделал тот же. жест, а потом начал отчаянно мотать головой. Должно быть, он предупреждал меня, указывал на то, что мне не следует находиться там.
Так что в конюшне я сразу же поняла, что он имеет в виду случившееся несчастье, когда, говорит:
— Ходить туда не надо, мисс, нехорошо это!
— Ты имеешь в виду пляж? — спросила я. — Я всегда слежу за тем, чтобы не оказаться там во время прилива, да и в любом случае я успею вернуться в сад. Больше я не попадусь, как тогда!
Он покачал головой:
— Нехорошо это, она все равно вас достанет: его-то ведь вы же сюда привели.
Зная его образ мышления и высказываний, я поняла, что имеются в виду Джоуэн и мое вмешательство во вражду между домами Трегарлендов и Джерминов.
— Со мной все будет в порядке, Сет!
Он опять покачал головой, и на какой-то миг мне показалось, что он сейчас расплачется. — Это не я ведь. Это же я не делал, ну, почти что… Я потеряла нить его рассуждений, но он казался таким обеспокоенным, что я решила поддержать его.
— Чего ты не делал, Сет? — спросила я.
— Я же не помогал ее тащить, ну, только… Что-то очень беспокоило его. Разговор принял новый оборот.
— Кому, Сет? — спросила я. — Кому именно ты не помогал?
Некоторое время он молчал, потом пробормотал:
— Не говорить, не рассказывать, это секрет…
— Ты имеешь в виду… мою сестру?..
— Нет, об ней ничего не знаю. Другую…
— Первую миссис Трегарленд? Взглянув на меня, он кивнул.
— Не говорить, — продолжал он. — Ее туда приманили, да. Ей туда надо было, ее туда заставили.
— Ничего не понимаю, Сет! Кто кого заставил?
— Не заставили, а поманили. Все равно же надо было идти, верно? Но это не я, мисс. Надо ей было, она туда и попала.
В конюшню зашел Гордон. Я не знала, с какого момента он слышал наш разговор.
— Привет, Виолетта. На прогулку? Подходящей денек.
Я задумалась: «Может быть, он поймет, что именно пытается сказать Сет?»
— Сет рассказывал мне…
На лице Сета появилось выражение ужаса.
— Ничего я не знаю! Не знаю ничего!