Еще хуже были те, кто ощущал что-то, когда отвратительная паутина Паратхи касалась их кожи. Они воспринимали ласку окутывающей Паратху Тьмы, и на их лицах — как они ни старались это скрыть — мелькал проблеск удовольствия, почти экстаза, пусть и извращенного.
Чем дальше гостья и ее провожатая углублялись в храм, тем сильнее и быстрее колотилось у Каэриты сердце. Они прошли через Часовню Старухи, чего на месте Паратхи Каэрита делать не стала бы. Да, зло расползлось по всему Куайсару, и все же он по-прежнему оставался храмом Лиллинары. Осквернить сам храм и, даже более того, его обитателей и слуг — это было величайшее достижение Тьмы, но сами камни наверняка помнили, в честь кого и с уважением к кому были воздвигнуты. Триумф Тьмы не мог оставаться незамеченным вечно, и из всех ликов Лиллинары именно Старуха, или иначе Мстительница, была знаменита своей яростью.
С другой стороны, в том, что Паратха избрала именно этот путь, присутствовала своя логика: именно Старуха — как Мстительница — вся пропиталась кровью и насилием. Это был Третий Лик Лиллинары, больше всех остальных тяготеющий к безжалостному разрушению. Некоторые люди, и среди них Каэрита, ощущали, что Старуха сама нередко едва удерживается на грани Тьмы, а потому между Ее Часовней и мрачной паутиной, опутавшей душу Паратхи, возникал определенный резонанс.
— Скажите, майор, — как можно небрежнее спросила Каэрита, — давно вы служите Лиллинаре?
— Почти двенадцать лет, миледи, — ответила Паратха.
— А гвардию этого Гласа давно возглавляете?
— С тех пор как она прибыла сюда, — с улыбкой бросила Паратха, оглянувшись через плечо. — В гвардию Куайсара меня назначили почти восемь лет назад, я командовала охраной предыдущего Гласа последние полтора года ее жизни.
— Понятно, — пробормотала Каэрита.
Они миновали часовню. Чем дальше углублялись они в отравленные миазмами зла недра храма, тем сильнее Каэрита ощущала чисто физическое давление, как будто Тьма буквально кралась за ней по пятам. Ей стало страшно, ужасно страшно; когда она впервые поняла, что Куайсар является центром всей этой паутины, она и представить себе не могла, что можно испытывать такой страх. Властвующее тут зло было очень искусным, ужасающе мощным и явно плело свои сети дольше, чем она предполагала. Причем те, кто жил на прилегающей к храму территории или находился не в непосредственной близости к центру этой силы — вроде гвардейцев, приветствовавших ее у ворот, — в меньшей степени подверглись пагубному воздействию. Каэрита задумалась, было ли это сделано сознательно. Может, оставаясь в стороне и не замечая того, что происходит в Куайсаре, они являлись частью маскировки? Или Тьма просто приберегала их на потом, когда полностью подчинит себе всех внутри храма?
Впрочем, в данный момент все это не имело значения. А имело значение то, что — Каэрита чувствовала — у нее за спиной вырастали барьеры. Пряди, или нити, или скорее жгуты силы взлетали вверх, сплетались в собственную паутину, непробиваемые в своей самоуверенности, и теперь ни о каком бегстве не могло быть и речи.
Оглянувшись через плечо, она увидела, что за ними следует более дюжины женщин, из числа тех, кто сильнее других реагировал на прикосновение окутывающей Паратху Тьмы. Они делали вид, будто просто идут по своим делам, но Каэрита понимала, что это не так. Она видела, что паутина отвратительного излучения удерживает их вместе и становится все сильнее, как будто Паратху все меньше и меньше волнует, удастся ли скрыть ее воздействие.
Они прошли через множество помещений, о назначении которых Каэрита могла лишь догадываться, и оказались в части храма, производившей впечатление жилой. Смутными картинками мелькали прекрасные произведения искусства, религиозные артефакты, изумительные ткани. Нежно звенели фонтаны, вода журчала в богато украшенных каналах, где лениво плавали большие золотые рыбки, во всем ощущалось холодное, молчаливое великолепие.
Каэрита замечала все это… и не замечала ничего. Это было неважно, второстепенно и отступало под натиском сгущающейся вокруг Тьмы, со всех сторон стягивающейся к Каэрите. Тьмы гораздо более искусной, менее варварской, чем та, с которой она, Базел и Вайджон схлестнулись в Навахканском храме Шарны, но, однако, не менее сильной. А может, даже более сильной; во всяком случае, не знающая границ злоба и терпеливое коварство выходили далеко за рамки того, что ощущалось вокруг Шарны и его орудий.