Но он же художник. Если это так, то, наверное, он захотел побывать в картинных галереях. Или, может, ему понадобилось купить кое-что для работы.
Почувствовав внезапный прилив энергии, она отправилась в экскурсионное бюро на площади Жана Жореса и взяла перечень картинных галерей и магазинов, торгующих принадлежностями для художников. Таких магазинов было всего два, причем один из них — «Фурнитюр артистик» — располагался всего в нескольких кварталах отсюда. Она быстро пошла туда, не обращая внимания на жару. На лицо ей падала тень от шляпы.
— Ах, мадам, как я рада, что вы вернулись! — обратилась к ней высокая женщина, стоявшая за прилавком. У нее были широкие плечи, округлые, пухлые щеки, а очки, слишком большие для нее, придавали ей сходство с совой довольно кроткого вида. — Заворачивая вам покупку, я забыла положить туда одну кисть. Вот она. — Достав из-под прилавка узкую коробочку, она с широкой улыбкой протянула ее Сабрине. — А то пришлось бы разыскивать вас, что заняло бы много времени. Я же не знала, куда обратиться.
Сабрина решила, что говорить правду — слишком усложнять дело.
— Разве я не сказала вам, где живу?
— Нет, мадам, случая поговорить об этом нам не представилось.
Склонив голову, женщина спокойно и сочувственно рассматривала побледневшее лицо Сабрины; она уже привыкла сталкиваться с любыми проявлениями эмоций или чудачествами.
— А вы думали иначе?
Сабрина рассмеялась.
— Нет, я знаю, что не говорила этого. А я говорила вам, как меня зовут?
— Нет, мадам, точно так же, как и ваш друг.
Сабрина слегка нахмурилась.
— С чего вы решили, что это не мой муж?
— Вообще говоря, мадам, сначала я решила иначе. Вы были так близки, так радовались тому, что вместе. Это было так явно и очевидно, особенно для меня, недавно ставшей вдовой, но, выйдя на минутку из комнаты, я невольно подслушала разговор, и мне стало ясно, что это не муж.
Их глаза встретились. Они симпатизировали друг другу.
— Мне так жаль, что вы потеряли мужа, — ласково произнесла Сабрина. Женщина слегка наклонила голову в знак признательности, сжала руки, на глазах у нее появились слезы. Сколько любви в этой женщине, подумала Сабрина. В ней столько любви, что она не стала противиться желанию незнакомки продолжать странный разговор. А ведь она могла, вероятно, и устроить скандал. Какая изумительная, любящая женщина!
Но Сабрина понимала, что нельзя взваливать свои заботы на женщину, которая погрузилась в воспоминания об умершем муже.
Медленно, с неохотой она повернулась к выходу, но, услышав голос женщины, остановилась как вкопанная.
— Мадам спрашивала, сказала ли она, как ее зовут.
Сабрина обернулась.
— Да.
— Нет, как я вам уже сказала. — В знак благодарности за проявленное Сабриной сочувствие хозяйка магазина больше не говорила, что Сабрина раньше заходила к ней в магазин.
— Та женщина не сказала мне, как ее зовут. Но, выйдя в соседнюю комнату — я искала какой-то гипс, я думала, он у меня есть, впрочем так оно и оказалось, — я слышала ее разговор с другом, и он называл ее по имени. Он упомянул также имя ее мужа.
Сабрина выжидательно посмотрела на нее.
— Он назвал ее Сабрина, — сказала женщина. — А ее мужа — Макс.
ЧАСТЬ II
Глава 4
Взрыв расколол «Лафит» надвое. Описав широкую дугу, обломки судна рассыпались по глади Средиземного моря. Он отозвался гулким эхом среди стоящих на побережье домов бело-розовых тонов, исторг истошные вопли у людей, что гуляли по улицам или сидели в кафе Монте-Карло. Те, у кого были бинокли, судорожно хватались за них, но мало что увидели в бешеном водовороте воды и обломков кораблекрушения. На самом судне вода в считанные секунды затопила изящно обставленную каюту, где Макс Стювезан обычно принимал гостей или флиртовал, потом хлынула в расположенные ниже каюты экипажа. Прошло несколько мгновений, и судно стало тонуть. Стоял пасмурный октябрьский день, на часах была половина шестого пополудни.
Взрывной волной Стефани и Макса швырнуло через весь салон. Стефани сильно ударилась головой об угол столика для коктейлей, сделанного из стекла и металла, и теперь лежала рядом с ним, словно тряпичная кукла. Макса отбросило к самому концу стойки бара из красного дерева. Сжавшись в комок, он старался перевести дыхание. «Бомба, слишком рано, бомба, слишком рано», — стучало в голове.
Он не слышал жалобных воплей, криков о помощи. В наступившей вдруг жуткой тишине, раздавался только неистовый плеск волн о борта судна, которое раскачивалось и содрогалось под ним. Боже, все разнесло в клочья… С усилием встав на четвереньки, он замотал головой, словно пес, стряхивающий воду. Левое плечо пронзила острая боль, он перенес всю тяжесть тела на правую руку и попытался встать, но упал навзничь. Бормоча ругательства, он ползком пересек комнату и добрался до широкого окна, думая лишь о том, как выбраться наружу. Сопя, ругаясь, обливаясь потом, он подтянулся на руках и встал на ноги, опираясь руками на подоконник. Стекло было разбито; дорога наружу была открыта.