Поразмыслив, он решил, что так и будет действовать. Когда санитарки принесли ему поесть, он равнодушно и машинально перекусил. Когда его начали о чем-то спрашивать, отвечал по-французски, бегло, но со странным акцентом, и они стали смотреть на него с любопытством, гадая, откуда он родом. Ночью он дремал на кушетке рядом с ее кроватью. И вот, когда пошел третий день, Стефани, наконец, открыла глаза.
Макс снова почувствовал прилив бурной радости и, склонившись над кроватью, порывисто схватил ее руки своими и уже открыл рот, чтобы позвать ее по имени, но тут же прикусил язык. Не шевелясь, она смотрела вверх, на потолок, от ее невидящего взгляда и неподвижного тела его охватил жуткий страх, лишивший дара речи. Он еще сильнее сжал ее запястье и стал ждать, что будет дальше.
Томительно тянулись минуты. Наконец она очень медленно повернула голову. Они не отрываясь глядели друг на друга, их глаза встретились, и Макс понял, что она не имеет ни малейшего понятия о том, кто он.
За одно мгновение все переменилось. Может, все это пройдет — через несколько дней, а может, и всего через несколько часов, — но если это не так, если она в самом деле лишилась памяти и ничего уже не помнит, то можно сказать, что судьба преподнесла ему подарок. Всю жизнь Макс жил своим умом, демонстрируя способность мгновенно усваивать информацию и корректировать ее с учетом того, как складываются обстоятельства. Теперь, встретив невидящий взгляд Стефани, он понял, что это даже лучше того варианта, что пришел ему в голову раньше. Наверное, еще какое-то время у него не будет полной ясности, но теперь появился вариант про запас, и если дело выгорит, то лучшего нельзя и желать.
— Сабрина, — окликнул он и впился глазами в ее лицо.
По лицу пробежала тень.
— Сабрина, — жалобно и неуверенно повторила она.
— Ты что, ничего не помнишь? — Он говорил по-французски, желая в глубине души, чтобы она тоже отвечала ему по-французски. Она знала этот язык так же хорошо, как и он сам, а произношение у нее было даже лучше. Из этого он сделал вывод, что если она на самом деле утратила память, то станет вести себя в соответствии с тем, что услышит и увидит. А он бы сделал так, чтобы она во всем слушалась его, льнула к нему, принадлежала ему. — Ну что ж, если ты ничего не помнишь, не будем пока об этом говорить. Обсудим позже. У тебя был шок, ты ранена. — Нагнувшись, он поцеловал ее в щеку, а затем легко коснулся губами ее губ. — С тобой все будет в порядке, Сабрина, ты поправишься.
— Сабрина. — Она словно попробовала это имя на вкус, потом отрицательно покачала головой. — Je ne comprends pas[8]…
У Макса вырвался шумный выдох. Лучше просто быть не может. Глаза Стефани расширились от удивления, когда до нее вдруг дошли масштабы случившегося.
— Я не понимаю, — и она заплакала. — Не понимаю. Я ничего не знаю. Почему я ничего не знаю?
— Прошу прощенья, месье, — раздался из-за спины Макса голос врача. — Будьте так любезны, подождите за дверью…
Макс даже не взглянул на него.
— Я останусь вместе с женой.
Глаза Стефани расширились от удивления. С недоуменным видом она уставилась на него.
— Месье, я отвечаю за свою пациентку, мне нужно осмотреть ее.
Мгновение помедлив, Макс выпустил руку Стефани и, пятясь, отошел от кровати. Прислонившись к стене, он скрестил руки на груди и немигающим взглядом уставился на кровать, давая понять, что не сделает больше ни шагу.
Врач застегнул на руке Стефани манжету, чтобы измерить кровяное давление.
— Вы не помните, как вас зовут, мадам?
— Уходите. — Не переставая плакать, Стефани вертела головой из стороны в сторону, словно угодив в ловушку, затем, отведя глаза, посмотрела в окно, в проеме которого виднелось голубое небо, по которому плыли белоснежные облака. — Уходите. Уходите. Я не хочу вас видеть. Я никого не хочу видеть.
— С мадам произошел несчастный случай, — спокойно проговорил врач. — Нам нужно определить, насколько сильно вы пострадали — как физически, так и душевно. — Склонившись над Стефани, он приоткрыл ей глаза и посветил в них крохотным фонариком, пощупал пульс, вынув стетоскоп, послушал сердце, постучал по грудной клетке, затем, откинув одеяло и взяв молоточек, — по коленям и ахилловым сухожилиям. Потом он встал, осмотрел кровоподтеки и, вновь аккуратно накрыв ее одеялом, ласково положил ее руку сбоку, поверх одеяла.
Стефани лежала не шевелясь, пребывая в почти бессознательном состоянии, уставясь невидящим взором в потолок, не замечая ни самого врача, ни его седой шевелюры. Когда он попробовал снять повязку с головы, она поморщилась.