— С научной точки зрения это нельзя доказать, — бесстрастным тоном произнес Клифф.
— Послушайте меня. — Сабрина протянула к ним руки. Прошла минута, прежде чем Пенни с Клиффом вложили в них свои ладошки. — У меня на всем свете нет никого дороже вас с папой. Работой я тоже дорожу, поэтому и еду в эту очень короткую командировку, и буду ездить и дальше, может быть, несколько раз в год, но вот что я вам обещаю. Слушаете? — Она помедлила, пока они не кивнули. Они не отрываясь глядели на нее. На глазах у Пенни выступили слезы. Клифф смотрел внимательно и мрачно. — Обещаю, что всегда буду возвращаться к вам. Я никогда вас не брошу. Вы для меня все, и ничто на свете не заставит меня вас оставить. Я вас очень люблю, очень люблю и не перестану любить, что бы ни случилось.
Вскочив, Пенни порывисто обняла Сабрину.
— Я люблю тебя, мама.
Глядя поверх ее головы, Сабрина снова встретилась взглядом с Гартом.
— Я тоже люблю тебя, — тихо ответила она.
— Мам, слушай, у тебя что, неприятности? — спросил Клифф. — Твои магазины терпят убытки, что ли? А то мы могли бы помочь, ну, скажем, поработать после занятий в «Коллектиблз». Тебе не пришлось бы платить нам столько, сколько тем, кто не член нашей семьи, а если ты экономишь деньги, то, может, и не пришлось бы ездить туда больше!
— Ах, Клифф, ты просто прелесть! — Какой у меня заботливый, смышленый сын, мелькнула у нее мысль. Казалось бы, еще ребенок, а на самом деле уже почти мужчина. — Нет, у меня нет неприятностей, но я очень ценю твое предложение, и, если дела примут дурной оборот, мы его обсудим. Ладно?
— Хорошо. — Клифф рывком поднялся на ноги. — У меня идея. Мы поедем с тобой!
Сабрина рассмеялась, покоренная его упрямством.
— Отличная мысль, в другой раз обязательно съездим вместе, посмотрим Лондон, а, может, и кое-что еще. Это я вам тоже обещаю.
— Когда ты уезжаешь? — все еще волнуясь, спросила Пенни.
— Через несколько дней. Но до этого у нас должно произойти кое-что удивительное. Я не хотела об этом говорить, но теперь мне хочется, чтобы вы знали. Наш дом скоро получит подарок, зовут его миссис Тиркелл.
— Ей здесь не место, — заявил Клифф, подсознательно воспринимая в штыки все, что имело какое-то отношение к Лондону. — Она живет там и содержит дом тети Сабрины. Здесь она нам ни к чему.
— А она будет убирать за нами постель? — спросила Пенни.
Клифф, собравшийся уходить, живо повернулся всем корпусом.
— Да ну? Будет накрывать на стол, мыть посуду и…
Сабрина улыбнулась.
— Она будет помогать нам ровно настолько, насколько мы сами попросим, но, думаю, она очень расстроится, если подумает, что возьмет на себя все наши обязанности.
— Нет, не расстроится. Ей же необязательно знать, что сейчас мы всем этим занимаемся.
— Давайте поговорим об этом, когда она приедет, — произнес Гарт. — Пока ее еще нет, придется вам самим убирать в комнатах. Да, кстати, если вы поторопитесь, то мы, может, успеем зайти в аквариум.
— Да, но…
— Живей, Клифф. Хватит трепаться.
Клифф пожал плечами. Повернувшись, они с Пенни ушли. Сабрина смотрела им вслед, пока они прыгали вверх по лестнице.
— Мне нужно прибраться на кухне.
— Они сами все уберут, пока мы еще не ушли. Ты здорово вела себя с ними. Просто удивительно, как сильно дети нуждаются в поддержке. Неужели и я сам был таким? Уже не помню. А как у тебя было?
— Может, из-за того что мы столько всюду ездили, мы никогда не чувствовали, что живем где-то постоянно. Пока не стали учиться в «Джульет», как-никак четыре года, проведенных в школе на одном месте. Но большей частью мы сами себя поддерживали, у каждой из нас всегда была… — Слова застряли у нее в горле.
Гарт мягко вытянул ее из кресла, где она сидела, усадил на колени, прижимая, словно ребенка. Его любовь к ней была такой сильной и всепоглощающей, что он не мыслил жизни без нее, но понятия не имел, как так случилось. Две женщины, думал он, две половинки одной женщины, и теперь вышло так, что обе они здесь, стали частью меня. Это никогда не удавалось Стефани. В этом была какая-то загадка: что они представляли собой каждая, что представляет собой Сабрина теперь, когда Стефани больше нет в живых, и чего нам с Сабриной удалось добиться сообща. И хотя у меня, как у ученого, язык не поворачивается говорить такое, возможно, во всем этом есть какая-то загадка, которую мы никогда не разгадаем. Нам суждено жить впредь с этой тайной, когда оба мы будем настроены на лирический лад, мы будем называть ее чудом.