— Да, но я говорила, что не работаю на таких условиях. — Сабрина вышла на середину огромной пустой комнаты на самом верхнем этаже. Побеленные кирпичные стены осыпались, по штукатурке, словно зигзаги молнии, тянулись длинные трещины, со стальных балок под потолком свисали провода, оконные рамы были расколоты, а стекла в большинстве окон разбиты, унитазы загажены, заляпанные краской стальные колонны, тянувшиеся из одного конца здания в другой, были изъедены ржавчиной, краска на них облупилась, а пол был причудливо усеян кусками линолеума, обрывками ковров, пятнами краски и остатками досок, некогда служивших дощатым настилом.
— То, что попроще, — задумчиво повторила она. — Вот что я вам скажу, Билли. Я пришлю вам контракт, который, возможно, будет составлен по стандартной форме. А потом, когда посмотрю чертежи Верна, скажу вам, какое примерно количество часов смогу уделить работе по ним. Но примерно, а не точно. Если по окончании работы вы решите, что я чересчур все усложнила или выставила вам счет за слишком большое количество часов, я верну вам десять процентов всей причитающейся мне суммы.
— Вы хотите сказать, что заключаете со мной пари?
— Да, вроде того.
— А кто будет решать, слишком ли вы все усложнили или сколько часов на самом деле должна была занять работа?
— Вы.
— Ничего себе! Что ж, решено. А вы — молодчина, Стефани. Вы верите в себя. Мне это нравится.
— Мне тоже, — сказал Стерн. Он пожал Сабрине руку. — Жду не дождусь, когда мы начнем вместе работать.
Она возвращалась на машине домой, чувствуя головокружение от переполнявшего ее восторга. О, Гарт, как мне хочется поскорее тебе обо всем рассказать… Вся ее жизнь теперь сводилась к этому: к тому, что в конце на редкость удачного дня, впрочем, неважно — любого дня, больше всего на свете ей хотелось поделиться всем с мужем. Я всегда буду испытывать потребность в этом: в том, чтобы рассказать тебе все как есть, чтобы все у нас было общее, а не только мое.
Она лелеяла свое волнение, подъезжая на машине к дому и ставя ее на подъездной аллее, но не успела затормозить, как увидела рыдающую Пенни, которая бегом неслась к ней. Ах, только не сейчас. Попозже, но только не сейчас; мне так хочется сейчас побыть вдвоем с Гартом, чтобы ощутить, как я счастлива… Но тут она увидела, что его машины в гараже нет, и в ту самую минуту, когда она приоткрыла дверцу, Пенни бросилась ей в объятия. Она заставила себя умерить обуревавшее ее радостное возбуждение и, опустившись на колени прямо на аллею, привлекла Пенни к себе.
— Тише, тише, Пенни, радость моя. Что бы ни случилось, сейчас мы во всем разберемся.
Постепенно плечи Пенни перестали вздрагивать от рыданий, а дыхание стало ровнее.
— Пойдем в дом, — сказала Сабрина. — А то мы с тобой замерзнем прямо здесь на аллее, и папе придется вырубать нас из льда. Я бы с удовольствием выпила чаю. А ты не хотела бы попить горячего шоколада?
Пенни кивнула.
— Она хотела, чтобы я пила чай.
— Ты имеешь в виду миссис Тиркелл? Ну, она же здесь всего несколько дней, и, наверное, ей никто еще не говорил, что лучшее, что может поддержать тебя в трудную минуту, — это горячий шоколад. Пойдем, любовь моя, и потом мы с тобой обо всем поговорим.
Сабрина приготовила горячий шоколад, пока миссис Тиркелл заваривала свежий чай. Потом Пенни и Сабрина принесли свои кружки в гостиную и, поджав ноги, забрались на один из мягких диванов, рядом с эркером. Поднялся ветер, ветки деревьев стучали по стенам дома, тучи повисли над самой землей.
— Неужели в марте в Чикаго еще не приходит весна? — пробормотала Сабрина. — Что ж, мне следовало давно к этому привыкнуть, в Лондоне ведь то же самое.
— Что? — переспросила Пенни.
— Ничего особенного, моя хорошая. А теперь расскажи мне, что случилось.
Но у Пенни ни с того ни с сего словно язык отнялся, она только сидела и сжимала кружку. Забившись в самый угол дивана, она залилась румянцем, а потом снова расплакалась.
— Пенни! — резко сказала Сабрина. — Я ничем не смогу помочь тебе, если ты не скажешь, в чем дело. В школе что-нибудь не так? Или… — Она посмотрела на обмякшую Пенни и вспомнила о вчерашнем ужине. Кажется, если никто не стал бы с тобой разговаривать, можно было смотреть на рыбок, и они не дали бы тебе скучать. — Ты что, поссорилась с друзьями?
— Они мне не друзья! Я им не нужна!
— Тогда почему ты мне ничего не рассказываешь?
— Не могу. Просто они… ну, знаешь, они собираются, общаются, смотрят на тебя… ну, знаешь… так, будто говорят о тебе, а потом смеются, но ты не знаешь, ни почему они смеются, ни что говорят…