Гарри умылся, потом взял губку и начал оттирать засохшую кровь с руки и плеча.
— Чья это кровь? — требовательно спросила Джинни, все еще стоя в дверях.
— Не моя, — только и смог сказать Гарри. Не мог же он рассказать ей о том, как прибыл на место очередного нападения и увидел каким-то чудом выжившего ребенка. Как он подхватил худенького мальчика на руки и трансгрессировал в Больницу Святого Мунго, молясь, чтобы ребенок не умер. Кровь на рубашке и коже Гарри была кровью того мальчика. Но мужчина не мог сказать об этом Джинни. И не хотел. — Прости, я совсем замотался. Я не хотел тебя пугать.
Она молчала, потом свернула его рубашку и вышла прочь. Гарри глубоко вздохнул и стал раздеваться, чтобы принять душ и смыть с себя остатки сегодняшнего дня.
Джинни, замершая за дверью ванной, вздрогнула, когда услышала звук воды. В ее руках все еще была зажата рубашка Гарри. Она открыла глаза, смахивая непрошенные слезы, и поспешила в холл. Она не хотела делать это в их спальне. Нет, она зажгла палочкой огонь в камине холла и кинула туда рубашку, стараясь уничтожить следы крови, что Гарри все-таки принес в дом. Она с каким-то наслаждением смотрела, как горит ткань, как постепенно исчезает и белое, и красное.
Когда она вернулась в спальню, Гарри неподвижно стоял у окна, его влажные волосы блестели в пламени зажженного им камина. На голой коже рук и плеч не осталось ни следа чужого страдания. Джинни тихо подошла сзади и обняла его, прижавшись лицом к теплой спине. Он накрыл ее сцепленные руки своими — они были прохладными, но такими родными и знакомыми.
Джинни подняла глаза и над плечом мужа увидела, на что тот смотрел через окно. Растущая луна, ярко-желтая на фоне темного ночного неба. Раньше она могла с точностью угадать его мысли, если он смотрел на луну. Гарри вспоминал Ремуса Люпина, а значит — Сириуса Блэка, и отца, и мать, и Альбуса Дамблдора. Как-то она спросила его, думает ли он о Снейпе, но он лишь пожал плечами. Она надеялась, что думает, — не зря же он добился, чтобы в кабинете директора Хогвартса повесили портрет этого неоднозначного, но очень храброго человека.
Но это было раньше. Теперь же ей казалось, что она не знает и сотой доли того, о чем думает муж, глядя на луну и темное небо. Он не позволял ей знать этого.
Джинни потерлась щекой о спину Гарри, потом расцепила руки и пошла в ванную, оставляя мужа наедине с его грустными мыслями.
— Я обещала Алу, что ты зайдешь к нему, когда вернешься, — тихо сказала она, уже стоя в дверях ванной. Он вздрогнул, потом медленно обернулся и кивнул, стараясь спрятать тоскливый взгляд, с которым не смог справиться. От этого взгляда хотелось убежать. Или, наоборот, подбежать, обнять, успокоить, как-то помочь. Но и этого он не позволял ей сделать.
Джинни скрылась в ванной, оставив мужа одного в полутемной комнате. Даже она — любящая и любимая — не могла излечить его тоску и боль, притупленные временем. Она была уверена, что он счастлив с ней и с детьми, он любит — своеобразно — свою работу, но иногда, как сегодня, ей казалось, что он все равно чувствует себя одиноким. Таким же одиноким, как в детстве, когда его запирали в чулане под лестницей. Таким же одиноким, как в ту ночь, когда его нашли в развалинах дома в Годриковой Лощине, рядом с телом спасшей его матери. Джинни иногда отчетливо слышала — хотя этого не могло быть — крик маленького черноволосого мальчика, который разносился над руинами, крик, от которого сердце было готово разорваться на части. И этот крик — она догадывалась — до сих пор звучит в его душе, с годами дополняясь зовом Сириуса у Арки и непроизнесенным мучительным криком об убитом Дамблдоре.
Стоя под струями горячей воды, Джинни молилась неведомым силам, которые вели по жизни ее любимого, чтобы никогда больше в душе Гарри не раздавалось новых криков по дорогим ему людям.
С этой мыслью, которая вертелась в голове, она вышла в спальню, освещенную лишь огнем в камине, и увидела озаренного лунным светом Гарри. И сердце ее мучительно сжалось, она быстро пересекла комнату и прильнула к нему.
— Ты чего? — он мягко разжал ее судорожно сцепленные руки и повернулся. Взгляд его был нежным, мягким, когда он смотрел на ее лицо. — Все в порядке.
Она кивнула — скорее для того, чтобы показать, что это просто минутная слабость. Он улыбнулся, поцеловал ее в кончик веснушчатого носа и потянул к постели. Он крепко прижал ее к себе под одеялом, устроил подбородок на ее макушке и закрыл глаза. Как обычно, как это было много раз в эти годы. И всегда Джинни становилось спокойнее от этого. Всегда, но не сегодня. Ведь сегодня он впервые принес домой кровь.