Трибуны затихли, как и игроки. На табло сверкали пугающе неожиданные цифры: 190:190. Игра закончена. Но никто не победил.
— Ничья!!! — заорал кто-то в микрофон, словно пробуждая стадион. Гомон, шум, свист, крики. — Впервые в истории Хогвартса — ничья!
К Малфою подлетел Джеймс Поттер со снитчем в кулаке. Он улыбался и протягивал руку. Скорпиус тоже улыбнулся и пожал ладонь друга.
Они вместе шли после игры к школе. Их нагнала Лили и обняла сразу обоих, весело смеясь.
— Это невероятно! — улыбалась она, взяв обоих парней за руки. — Вы играли просто блестяще!
Друзья улыбались и молчали, переглядываясь над рыжей головой девушки.
Ничья, гиппогриф тебя затопчи! Это событие стоит того, чтобы его отметить.
Кажется, Поттер думал о том же, но промолчал, взглянув на сестру. Малфой поднял светлую бровь, чуть прищурившись. А что, это идея…
Глава 6. Гермиона Уизли
Как это, оказывается, легко — заснуть в одном мире, а проснуться в другом. И как сложно!
Это был ее дом, но его постель.
Это было ее тело, но в его объятиях.
Это была ее жизнь, но теперь связанная с его судьбой.
Думала ли она когда-нибудь, что проснется однажды, через столько лет, уже не Гермионой Уизли? Потому что Гермиона Уизли никогда даже мысли не допускала о том, что сможет быть с другим мужчиной, даже если этот мужчина — самый лучший, самый близкий…
Было раннее субботнее утро. Она сидела на постели в комнате, которую занимал все эти недели Гарри, и перебирала волосы. Гарри спал, раскинув руки в стороны и чуть приоткрыв рот. Без очков, с обнаженным торсом, он казался каким-то безумно беззащитным и немного незнакомым. Хотя теперь она знала его полностью: каждый шрам, каждый изгиб, каждый вздох…
В окно заглядывало низкое ноябрьское солнце. С улицы доносился лай собак и крики игравших на площадке недалеко отсюда детей. А в этой комнате — тишина и сумрачный свет, раскиданная у кровати одежда.
Гермиона взяла с тумбочки палочку Гарри и стала призывать к себе вещи, аккуратно складывая их и отправляя на стул. Шорохи, едва уловимые и не тревожащие спящего мужчину, наполняли Гермиону каким-то тихим умиротворением. Даже слова Розы, что то и дело всплывали в памяти, становились не такими болезненно ощутимыми.
Страшно, когда умирает надежда, когда не остается даже крохотного шанса, когда ожидание чуда теряет всякий смысл. Страшно и больно.
Вчера в их с Роном спальне, у их камина, который много лет согревал их и окутывал теплом, умерло прошлое. Теперь оно умерло и в ней, потому что появилась другая женщина. Раз Рон сказал об этом дочери, значит, действительно все. И Гермиона чувствовала тупую боль и судороги, с которыми внутри нее умирало прошлое. Умирало все то, что когда-то было с Роном. Оставалась лишь память, которая с годами, наверное, перестанет болезненно отдаваться внутри.
Он сам выбрал свой путь. Он сам решил вычеркнуть ее из своей жизни. Он сам сделал выбор. Он своими руками разорвал все то, что связывало их.
Кольцо. Гермиона уменьшила его и вложила в медальон. В медальон Рона. Теперь это свидетельство счастливо прожитых лет лежало где-то в их спальне, у потухшего камина, как свидетельство ушедшего безвозвратно.
Теперь уже ничего не изменить. После сегодняшней ночи пути назад уже нет. Да у нее его и не было. И выбора у нее не было. У Рона был, и он его сделал. Выбор был у Гарри — и он тоже его сделал. Он увидел свет и шагнул за ним из своего ада. Он шагнул за светом ее глаз.
У нее не было выбора. Рон ушел, и остался лишь один человек, который мог заполнить пустоту в ее душе. И в ее сердце. Один. Единственный. Самый близкий. Самый сильный. Самый ранимый. И, наверное, самый любимый.
Рон. Гарри.
Теперь Рона нет. Есть Гарри.
Она смотрела на спящее лицо мужчины и замечала каждую морщинку вокруг усталых, даже во сне усталых глаз. Складку на лбу, которая и сейчас была видна, даже когда он был расслаблен. Каждый серебряный волос, смешавшийся со смоляными прядями…
Тихо открылась дверь, и в комнату вошел сонный Альбус с зажатым под мышкой Липучкой Джо, который улыбался и подмигивал большими карими глазами. На мальчике была клетчатая пижама, надетая наизнанку — видимо, Ал сам одевался. На носу — очки.
Альбус на цыпочках прошлепал к кровати, забрался на нее и сел рядом с Гермионой, наблюдая, как та плетет косу из непокорных волос.
— Привет, — прошептала она, чуть улыбаясь. — Ты почему так рано встал?
— Мы съели все леденцы и выпили весь тыквенный сок, — Альбус старался говорить тихо. Гермиона чуть нахмурилась. — Ну, дедушка Альбус отправил дядю Северуса, чтобы тот принес еще леденцов, а потом пошел за ним, потому что боялся, что дядя напутает и принесет не леденцы, а Берти Ботс, а дедушка их не любит… Он ушел, а мне стало скучно, и я проснулся…