Злясь на себя, стараясь поскорее уйти отсюда, Азамат пошёл быстрее и спохватился только тогда, когда перестал слышать за своей спиной дыхание Пащенко. Паренек оглянулся и остановился: военные поотстали. Буран присел на задние лапы. Глаза пса так осмысленно смотрели на мальчика, будто он понимал сложность положения своего хозяина.
Азамат не прочь был бы передохнуть минут десять, но ни за что не признался бы в этом военным.
Пащенко и Фатьянов подошли к своему проводнику, остановились.
— Давайте передохнем минут пять, — предложил Александр. — Так трудно идти вдоль крутого склона, кирзовые сапоги скользят.
— Пять минут дела Не решают, — обронил Фатьянов, окидывая взглядом урочище внизу. — Надо же, как оно заросло — не продерешься, наверное.
— Там ручей, — ответил Азамат. — А это тоже дорога.
Как рад и горд был за себя Азамат, когда утром к ним в дом пришел посыльный от Золотова. Тот попросил Азамата обойти все дома сельчан и пригласить людей на нихас — сельскую площадь, где происходили общие собрания сельчан и где в мирное время сидели сельские старики. Впрочем, они регулярно собирались там и в военную пору.
Золотов должен был поговорить с сельчанами; предупредить их быть особенно осторожными при встречах в лесу с неизвестными, даже если они в советской военной форме: желательно, чтобы сельчане сейчас вообще не выгоняли в лес скот и не ходили туда сами.
Сколько трудов потом стоило Азамату уговорить Пащенко включить его в свою поисковую группу проводником. И раз ты проводник, то твердо стой на своем, а он… Группа напрасно потеряла больше часа. Командир-то видел это урочище раньше только на карте.
В небе раздался нарастающий рокот самолета. Доносился он со стороны дороги. Через несколько минут там раздались воющие звуки, а потом тупые удары о землю.
— Опять бомбят, сволочи, — сказал Александр, глядя в направлении дороги.
Последнее время особенно участились налеты вражеской авиации. Будучи бессильными прорваться к Военно-Грузинской дороге по земле, фашисты делали ставку на авиацию. Правда, особых успехов эти налеты не имели. Каждая батарея наших зенитчиков, прикрывая подходы к дороге, отвечала за безопасность своего участка. Такая забота объяснялась особым стратегическим значением этой транспортной магистрали, по ней шло обеспечение Терского оборонительного рубежа людскими резервами, военной техникой, продовольствием, одним словом, всем необходимым для успешного отражения натиска гитлеровских полчищ, пытавшихся взять штурмом город Орджоникидзе, чтобы через него прорваться на Военно-Грузинскую дорогу и, как мечталось им, победно покатить по ней в Закавказье.
Однако фашистские самолеты все-таки прорывались к дороге, бомбили, хотя редко кому из этих экипажей выпадала возможность для прицельной атаки: огонь зениток над дорогой был плотен.
Пронзительно выли самолеты, свистели бомбы, бухали разрывы. Эти звуки войны, так резко и так неожиданно ворвавшиеся в жизнь дикой природы, бесцеремонно как бы сдернули с нее торжественную немоту осеннего оцепенения. Этот горный уголок, совсем недавно казавшийся частицей первозданного бытия, стал внезапно продолжением другой жизни, оскверненной душераздирающими звуками бомбежек, вонью горящего тротила, насильственным разрушением живой и неживой материи…
В неистовом грохоте Азамат ощутил себя тем, кем был на самом деле — мальчиком, беспомощным перед грозной войной. Буран жалобно поскуливал, прижимая хвост и вздрагивая всем мохнатым телом при каждом взрыве бомб. Только после того, как закончилась бомбежка, группа продолжила свой путь к входу в урочище.
Туман рассеялся, будто недалекая бомбежка дороги и вызванное ею сотрясение воздуха разметали туман в клочья.
Пащенко полагал, что искать человека в урочище бесполезно, потому что убежище здесь явилось бы настоящей ловушкой: выбраться по боковым склонам или по торцевой горе, замыкавшей его, невозможно, но все-таки поиск следовало довести до конца.
Проводник начал огибать уже отрог горы, по склону которой они только что шли, когда увидел среди кустов суковатую, но прямую кизиловую палку с чуть подогнутой книзу ручкой. Он взял палку, присмотрелся к ней. Конечно, это же палка Гурама — односельчанина Азамата. Кто в селе не знает, как он дорожил ею — такой прямой, а главное — с ручкой, которую природа будто специально изогнула для ладони Гурама. Он срезал её в лесу и такой оставил.
— Что за палка? — спросил Пащенко.
— Нашего сельчанина Гурама.
В голосе подростка звучало недоумение, оно стояло и в глазах Азамата.