Леса положили в больничку, где лежала большая половина их набора. Ютские лекари долго убеждали его, что мальчик находится ни в какой не Ютландии, а на Земле, в Лесном княжестве, а из страны ютов он давно вернулся. Нов им не верил, считал, что обманывают. Лес заблудился в мирах, и только к концу снежного месяца сеченя решил, что понапрасну изводит себя вопросом, где находится: на Земле или в Ютландии? В своем мире или в отраженном? Какая разница, если здесь живут те же самые люди, есть дедушка Пих и могила мамы и также нет отца? Решил жить в этом мире и считать его своим.
Об этом решении сразу же узнал больничный вещун, и наутро Нова выписали из больнички. Он вернулся к занятиям. А примерно подсотня учеников в школу не вернулась. Говорят, что часть погибла в Ютландии, а другая сошла с ума. В ту зиму и весну они про Ютландию друг с другом не разговаривали. И только ближе к лету, когда приблизилась пора вновь отправляться за паутинную границу, как будто исчезло добровольное табу. Все принялись делиться впечатлениями о первом посещении Ютландии, но дальше туманного пути, где перемешивались цвета и сознание, казалось, выворачивается наизнанку, никто ничего не вспомнил. Лишь один ученик, Тай Гин, уверял, что помнит о Ютландии все-все. Но обмануть товарищей-вещунов ему не удалось: помнил он ничуть не больше однокурсников.
Наступил червень, и пацанов опять отвезли в Великие Мудаки. И опять они голые после бани двинулись в радужный проход, и снова Лес вышел не в Ютландию, а в таежную деревню, перенесясь за минуту пути в цветном тумане из червеня в середину серпеня. Отправлялись в паутинный зрак они всем набором, а вернулся Нов один. Его отвезли в школу, где почти никого не было. В тот год Лес вернулся одним из первых. И опять ничего не мог вспомнить. До середины вересня его отпустили домой в Бере-стянку.
В деревне был у них с дедом Пих Тоем длинный разговор. Пих Тоев дал ему много мудрых советов, но Лес опять не поверил и к советам не прислушался. Играл на улице с деревенскими сверстниками, не попавшими в школу, и удивил всех, и себя в том числе, умением держаться на лошади. Хотя в школе они занимались джигитовкой, но таких приемов никто не показывал. Нов мог, 'например, на всем скаку, ухватившись за длинную гриву и вонзив пятки в конские бока, скользнуть под лошадиное брюхо и промчаться так версту-другую. Другой фокус заключался в том, что Лес обнимал коня за шею и прыгал вперед, болтаясь перед лошадиной грудью чуть ли не под передними копытами,
А после третьего посещения Ютландии Нов обнаружил у себя новые способности на уроках фехтования. В памяти, как всегда, ничего от практики не осталось, зато сохранились заученные до автоматизма мышечные движения, пользуясь которыми Лес впервые сумел победить в учебном поединке наставника-юта. После этого с ним стал заниматься сам глава школы Суч Ян. Он был куда опытнее наставника, и снова Лес почувствовал себя неумехой по сравнению с мастером.
Когда Нов учился в четвертом классе, то в месяце лютом получил вещун-весточку от дедушки Пиха. В Берестянку вернулся насовсем сильно израненный брат Нож Нов. И вряд ли он долго протянет, а если и жив пока, то исключительно благодаря дедову умению врачевателя.
Нова отпустили на побывку в Берестянку на десять дней. Чтобы не терять время на конные перегоны — а на дорогу в один конец ушло бы дней семь, — Лес решил совершить перелет. Натерся мазью на саже и настойкой тирлича и, болтаясь под потолком, долго облекался в меховые штаны и куртку, унтайки, шапку и рукавицы, пока полностью не оделся. Тогда соученики подняли вверх заледенелую раму, и. Нов выпорхнул навстречу морозному туману, клубами устремившемуся в комнату.
Месяц не зря назывался лютым. Мороз стоял такой, что плевок замерзал, не долетая до земли. Лес едва не обморозил нос и щеки, но вовремя догадался обмотать лицо шарфом. Со многими приключениями — дневной битвой с вороньей стаей и ночной в таежной заимке, где Нов сделал привал, с разбушевавшимся домовым, пытавшимся удушить пацана, — он за два с половиной дня добрался до Берестянки.
Нож и вправду был совсем плох. Лес не сразу признал иссеченного шрамами брата, а когда увидел его в бане, то чуть не расплакался. Враги разуделали его, как черепаху (воспоминание о животных в костяной броне с насечкой в шашечку осталось в языке лесичей как память о стране, загороженной Зимними горами).
Пятнадцать лет провел Нож в Ютландии, но не смог вспомнить происхождения ни одного шрама. Три раза за это время он возвращался на побывку в родные края. Когда Лесику было пять, Нож много и красочно рассказывал о своих невероятных приключениях в иных мирах. Младший запомнил их, потому-то, возможно, и пошел по стопам отца и старшего брата.
Все рассказы оказались просто красивыми сказочками. Ими пичкали вернувшихся из Ютландии наемников (а лесичи за паутинной границей были именно наемниками, как ни обидно это признать). Этими историями про победные бои с удивительными существами, похожими то на гигантских муравьев, то на летающих кровососов — представьте себе комара размером с гуся! — а то и вовсе ни на что не похожими, юты не только спасали авторитет наемников, но и превращали их в вербовщиков клинкового мяса…
На этот раз Нож ничего не рассказывал, лишь печально глядел в глаза Лесу да харкал кровью. Нов поговорил с братом и неожиданно для себя понял, что этот зрелый тридцатилетний мужчина как бы остановился в развитии на уровне выпускника школы ютов, а пятнадцать лет, превративших его в изувеченную развалину, вычеркнуты из памяти, не прибавив ни доли опыта. Братья почти сравнялись в умственном развитии — тридцатилетний Нож и десятилетний Лес.
Возвращался Нов в школу помудревшим, не тем восторженным пацаном, которым впервые переступил ее порог. Назад Лес вылетел, посоветовавшись с дедом насчет погоды. Дед связался с Урожайным вещуном и через него выяснил лучший день и час вылета.
Вообще-то погода в княжестве определялась так. Урожайный вещун, живущий при Дворе, держал связь с ведунами и вещунами, разбросанными по всем краям державы, и знал сегодняшнюю погоду и прогнозы на завтра, на неделю, месяц и полгода вперед для любого района и медвежьего угла Лесного княжества. Используя эти сведения, княжьи ведуны предсказывали довольно точно виды на урожай. Когда приметы и пророчества обещали засушливое лето, то на полях устанавливали деревянные снегонакопительные щиты, при ранних морозах приступали к уборке раньше традиционных сроков, а при долгом бабьем лете наоборот — тем посевам, которым не грозило осыпание от перезрелости, давали постоять подольше, пусть наливаются соками под нежаркими лучами осеннего солнышка.