Понять речь императора было трудно, тем более что и сам он не вполне понимал, о чем речь, когда мешал греческий язык с иностранными словами, писанными крупными греческими буквами. Но послы, люди в дипломатии весьма искушенные, враз разобрались и хором ответили:
— А между Альпами и Судетами есть еси! — и вытащили карту, которую захватили с собой на прием. Принялись дружно тыкать в нее пальцами. — Как раз насупротив Карпат.
— Ну, я бы не сказал, что держава ваша настолько уж велика, — успокоился Михаил, — и непохоже, что германцы вас совсем уж до костей обглодали. Чего у вас глодать-то?.. То-то же. Иначе я и сам был бы не прочь бысть… еси, — добавил он непонятное, но необходимое по славянскому этикету, как о том написали придворные мудрецы, слово. И призадумался: а по-каковски славины дети понимают слово Христово? Византийцы на весь свет славились своей хитромуд-ростью, но тут император решил не выпендриваться и спросил напрямик: — А на каком наречии должно есть еси речи вести, чтобы вы, собаки, их поняли?
— На чешском, — почесал затылок первый посол.
— На словацком, — одновременно заявил второй. Михаил понял, что с ними каши не сваришь. Чтобы прекратить прю, решил так:
— А пошлю-ка я не одного, а двух проповедников. Есть у меня такие на примете, вельми высокомудрые мужи бысть еси. Уж они-то вам доподлинно растолкуют, кто Бог на небеси есть еси, а кто — на земли.
И велел разыскать братьев Львовичей — Мефодия и Константина. Заглянул в плохо сделанный перевод на варварский язык и благословил посланцев Ростислава:
— Хлеб насушенный даст вам Боже днем!
…Братья Львовичи родились в Салуне. Так назывался византийский город, а вовсе даже не кабак на Диком Западе, где много пьют и метко стреляют друг в друга. Ныне Салунь известна как Салоники. Папенька братцев Лев имел высокую воинскую должность патриция.
Мефодий, старший из семи братьев, был человек крепкого здоровья и пошел по стопам отца. Состоял на военной службе, сделал карьеру и стал правителем княжества в Македонии, потому что знал славянский язык. Вокруг Салуни было много славянских поселений, и юный Фодя любил играть со славянской детворой в войнушку. Язык он был вынужден освоить, допрашивая пленных.
Константин был младшим из братьев, здоровье имел слабое, поэтому в войнушках чаще бывал пленным, чем покорителем, и славянский освоил в качестве языка, выбалтывая на допросах стратегические замыслы старшего. В салунской школе Костя пристрастился читать все подряд, даже глубокомысленнейше-го из отцов церкви Григория Богослова будто бы прочитал. Проверить его было некому, но на полях богословского текста действительно имелись многочисленные пометки «нота бене», сделанные нетвердой мальчишеской рукой. От двух буковок NB вся Византия пришла в изумление. Слух о даровитости Константина достиг столицы, Михаил III велел призвать юношу ко двору, чтобы стал он товарищем по учению сыну императора.
— Смотри, как хорошо учатся дети из провинции! — сказал Михаил, отвешивая подзатыльник балбесу-наследнику.
Наследник первым делом навесил синяков четырнадцатилетнему зубриле, а затем уговорил приготовить добрую толику порошка, известного как «греческий огонь». Пацаны едва не отправили на воздух императорский дворец. Опасаясь наказания, Костя принял духовный сан и сделался библиотекарем патриарха. Императорский наследник отыскал его и обучил другим исконным мужским забавам — пьянству и разврату. Обрюхатив парочку-другую юных аристократок, Константин напугался и сбежал в монастырь. Нашли его только через полгода, когда страсти уже несколько поутихли. Заступник у Кости — слава Богу! — был весьма влиятельный, да и сам ученый проказник мог заболтать кого угодно. Такого тумана напустил, оправдываясь на нескольких языках, что получил кличку Философ. Даже бывшего патриарха Анания, иконоборца, перефилософствовал в околонаучном диспуте.
Так и жил Константин Философ то при дворе, то скрываясь в монастыре на горе Олимп. В тот же монастырь в конце концов попал и Мефодий. Приехал как-то из Македонии в отпуск в Константинополь, глянул в зеркало: оброс. Пошел в монастырь на Олимпе, который славился своими парикмахерами, и постригся в монахи.
В 858 году император повелел Мефодию и Константину сходить к хазарам, окрестить, кого разрешат. Братья переплыли Понт и высадились в Херсоне-се, греческом поселении в устье Днепра. Начитанный Константин уговорил брата осмотреть захоронение святого Климентия Римского. Более, практичный Ме-фодий решил, что мощи святого могут сгодиться, и собрал их в мешок. В каганат Львовичи явились, гремя костями Климентия.
Каган хазарский принял их дружелюбно: велел казнить любого грека, который откажется креститься, а обратится в магометанство или иудейство. Мефодий и Константин крестили около двухсот хазар и всех пленных греков. Новообращенных христиан отпустили на свободу, братья их прихватили с собой в обратный путь.
Вечер перед отъездом на родину выдался хлопотным. Явились к Львовичам окрещенные ими хазары. Мы, мол, кассаки-бродники, хороним покойников с оружием и на коне. Бродим по земле, носим длинные чубы и широкие шаровары, а меж собой говорим исключительно по-славянски. Посему нужна нам славянская азбука, дабы читать слово Христово на языке оригинала.
Братья обомлели:
— Да кто же вам такое сказал, что Христос или Его апостолы говорили по-славянски? Ну, вы и сказанули!
— На то мы и кассаки, чтобы уж сказать, как припечатать, — заявили гости. — Есть у нас книги, где все доподлинно написано, только прочитать не умеем.
— И действительно показали несколько книг с удивительно ровными буквами, цветными картинками, деревянными обложками, обтянутыми кожей. Отложили их в сторону, быстренько соорудили стол, натащили бурдюков с вином, нарезали сала и лука, и пошел пир горой.
Во время гулянки Константин начертил пальцем на залитом вином столе и показал казакам, как пишется буква А.
— Буква сия зовется альфой.