Паоло любил приправлять блюда кулинарными байками, и вскоре Нэнси с Джеком узнали, что сабайон изобрел туринский повар, живший в шестнадцатом веке, Паскаль де Байлон. Позже он был возведен в лик святых и назван покровителем всех кулинаров, якобы потому, что создал волшебное средство — сабайон! — излечивающее мужское бесплодие.
Иногда Джек с удовольствием погружался в тосканскую идиллию. Но последнее время он все чаще чувствовал, что и отсюда ему хочется сбежать, и он не мог избавиться от этой мысли. Как не мог забыть о том, что не поймал блэк-риверского маньяка. Безумец, убивший по крайней мере шестнадцать женщин, до сих пор на свободе.
Дело о блэк-риверском маньяке стало самым сложным в карьере Джека из-за ежедневного давления со стороны политиков и прессы. ФБР удалось выяснить, что маньяк орудовал не менее двадцати лет. Убийства совершались через разные промежутки времени. Вероятно, в перерывах между преступлениями маньяк сидел в тюрьме, выезжал из страны или заводил постоянные отношения с женщинами, поэтому его желание убивать притуплялось. Но скорее всего полиция просто-напросто не смогла найти трупы всех жертв.
Прошло уже четыре года после того, как обнаружили тело последней жертвы, но все понимали, что убийства неминуемо начнутся снова. Это лишь вопрос времени.
Поставив кастрюлю с молоком на плиту, Джек включил газ, вспоминая, как Паоло рассказывал ему, что в старину в Италии повара готовили не по часам, а читая молитвы. Двадцати «Отче наш» достаточно, чтобы вскипятить молоко, хотя еще можно добавить одну «Аве Марию» и щепотку корицы, а потом уменьшить огонь, чтобы молоко потомилось какое-то время.
Джек насыпал в молоко растворимое венесуэльское какао, долил сливок и мешал до тех пор, пока оно не стало насыщенного темно-коричневого цвета.
Готовка всегда успокаивала Джека. Вряд ли неминуемая поездка во Флоренцию к психотерапевту Элизабет Фенелле принесет больше пользы. Врача рекомендовали ребята из ФБР еще до отъезда Джека в Италию. Но он так и не позвонил ей. И честно признаться, никогда и не собирался. В конце концов Нэнси записала его на консультацию. Постоянные ночные кошмары невозможно было скрыть от жены. Пришлось согласиться.
Взяв серебряный поднос с кружками горячего шоколада, Джек поднялся в спальню.
— Осторожно, не обожгись! — предупредил он жену, ставя кружку на ее тумбочке.
— Страшное и ужасное клокочущее молоко! — сказала Нэнси с улыбкой, поглядывая на Джека поверх книги, которую начала читать. — Устроил погром на кухне? Вот Паоло задаст тебе жару!
— Нет, он даже не догадается, что я там был.
— Еще как догадается! У него на кухне и муха не пролетит незамеченной. Могу поклясться, он ведет учет каждой унции и пинты. Помнит, сколько осталось капель вина и щепоток соли…
— Граммы и литры, Нэнси. Мы же в Европе, забыла?
Джек отпил немного горячего шоколада. Ужасно калорийно, но ничего, скоро он займется своим телом. Джек набрал лишних двадцать фунтов и каждый день обещал себе, что со следующего понедельника начнет заниматься спортом и следить за питанием.
Нэнси осторожно отхлебнула горячей бархатистой гущи, но все-таки обожгла кончик языка.
— Думаешь, у тебя будет время купить кое-что во Флоренции? — спросила она, поставив кружку на тумбочку.
— Что именно?
— Что-нибудь, что бы ты купил, оказавшись один по делам во Флоренции в это время года.
— Не пойму, на что ты намекаешь, — изобразил Джек невинное недоумение. — Что там таится в этой миленькой головке?..
Нэнси уютно устроилась на его груди, нежно улыбаясь:
— Прошло уже одиннадцать лет, Джек Кинг. Только подумай! Еще несколько дней, и будет ровно одиннадцать лет, как мы женаты. Как летит время…
Джек вспомнил день их свадьбы, милую церквушку неподалеку от родительского дома Нэнси, медовый месяц в Сан-Франциско, который пришлось прервать из-за срочных дел на работе… Работа. С самого начала брака работа бесцеремонно ворвалась в его семейную жизнь, словно предупреждая, что будет причиной всех их бед в последующие годы.
Воспоминания о свадьбе омрачались не только мыслями о прерванном медовом месяце. Как ни старался Джек, он не мог стереть из памяти образы, от которых голова раскалывалась на части, словно громадная скорлупа.