— Ева, как я поняла, ты тоже айранит, как и Данте? — Я на миг оторвалась от сосредоточенного помешивания каши и взглянула в зеленые глаза дриады. Пожала плечами.
— В общем-то да. — В конце концов, то, что я королева, можно и не афишировать.
Дриады, равно как и гномы, а теперь и драконы, ничего против айранитов не имели, более того, на рынках Андариона и Торговой улице я часто встречала дриад — раса это миролюбивая, конечно, до тех пор, пока их серьезно не задеть, но они ходят по земле, а айраниты в основном парят в воздухе. Нам нечего делить, не за что драться друг с другом, вот и получается, что строить мирные отношения у нас получается легко и беспроблемно. Активная торговля, опять-таки, настраивает на дружеский лад. По большому счету, айраниты стараются лишний раз не мелькать разве что среди людей — как ни прискорбно, но именно этой расе свойственны непомерные аппетиты в области власти и захвата новых территорий. Поэтому и людей-то в Андарионе нет. Насколько я знаю — совсем.
— Но при этом ты лесная ведунья, которая воспитывалась у человеческого мага? — уточнила Ланнан. Я пожала плечами.
— И что? Я полукровка, воспитывалась среди людей. Такое часто бывает. Просто вторая ипостась не всегда проявляется у полукровок. У меня проявилась.
— Получается, что тебе очень повезло, что тебя воспитывал волхв, знавший об айранитах. — Дриада улыбнулась, легонько пихая зачитавшегося Ветра в бок. — Ева, у тебя сейчас каша сбежит. Ветер, доставай ложки.
— Ой! — Я едва успела подхватить котелок левитацией, чтобы не пришлось хвататься за обжигающе горячую дужку руками, и аккуратно переставила его на землю. — Господа путешественники, угощайтесь!
Видимо, ничто так не сближает совершенно разных личностей — потому что назвать «людьми» группу из четырех существ, среди которых человеком является только четырнадцатилетний мальчишка, сложно — как поздний ужин во время осенней бури. Пусть вместо дома — только прозрачный воздушный шатер, но зато горит жаркий огонь, тепло и есть горячая еда. Спрашивается, что еще надо усталому путнику после дороги? Правильно — поспать бы еще, но на голодный желудок это плохо получается.
Правда, на этот раз дружеского общения не вышло — всех настолько измотала так называемая "подготовка ночлега", что говорить-то толком не хотелось. Ветер — ну, тот вообще с записками наставника не расставался, и умудрялся одновременно есть и разбирать неровный, размашистый почерк, но в сон его начало клонить гораздо раньше, чем меня — так и уснул на исписанных листах потрепанной книжки. Я достала еще одно одеяло из сумки и укрыла мальчишку, тихонько вытащив из-под него записки наставника. Легонько провела ладонью по темным вьющимся кудрям, задумчиво глядя на лицо, не утратившее хмурого выражения даже во сне. Гибель наставника, как и любого близкого человека, всегда тяжело переживается, особенно у тех учеников, которые лишились своих родителей — ведь хороший учитель может заменить собой и отца, и мать. Я не знала другого отца, кроме как Лексея Вестникова, да и не хотела знать, по правде говоря. Проще было думать, что мои родители умерли, а не выбросили меня умирать под елкой в лесу в голодный год. Волхв Лексей принял меня, надеюсь, что примет и Ветра…
Глава 4
Я пребывала в состоянии какой-то странной полудремы — глубокий сон не шел, а держать глаза раскрытыми не было никакой возможности. Бессонница, чтоб ее, навалилась на меня на пару с невероятно ленивым состоянием, когда неохота даже встать с довольно жесткого ложа, чтобы поискать в сумке какое-нибудь снадобье, способное обеспечить меня крепким здоровым сном без сновидений до позднего утра. Впрочем, с тех пор, как я стала айранитом, некоторые зелья почти перестали на меня действовать, другие, напротив, действовали слишком сильно. К примеру, в моем нынешнем состоянии, обезболивающие эликсиры почти не помогали, в то время когда обычные тонизирующие средства могли обеспечить бодрость на сутки.
Ледяные пальцы северного ветра скользнули под складки куртки, и я недовольно поежилась, плотнее укутываясь в одеяло, но это почти не помогло — пришлось открывать глаза и нехотя подниматься с нагретого места. Как я и думала, костер почти прогорел, только угли едва мерцали красноватыми огоньками под слоем белесой золы. Я поворошила их небольшой суковатой палкой и, подумав, кинула ветку в костер вместе с парочкой покрупнее, чуть-чуть поколдовав, чтобы пламя с большим энтузиазмом принялось за предложенную ему пищу.
Стало несколько теплее, но сон почему-то ушел, словно затерявшись в густом осеннем тумане, белесым облаком спустившемся на нашу стоянку. Я сидела и тупо наблюдала за тем, как язычки пламени медленно расцветают на влажной, чуть потрескивающей коре, разрастаются и отвоевывают себе все больше места. Мои спутники спали, с головой завернувшись в тонкие, но теплые эльфийские одеяла, и я им откровенно завидовала, потому что не могла заставить себя снова улечься спать, несмотря на то, что глаза у меня жгло от невозможности держать их открытыми.
Я зевнула и посмотрела поверх костра на наползший туман, который будто бы огибал воздушный «шатер», выстроенный Ветром накануне, когда шел дождь. Сейчас буря прошла стороной, едва задев нас самым своим краем, а на смену ей пришел промозглый ночной холод и туман. Белесые клубы постепенно заполнили собой все вокруг, так густо, что спустя несколько минут я уже не могла различить ничего за пределами «шатра», как вдруг к преграде скользнула чья-то призрачная тень, бесформенным комком зависнув перед магическим пологом, даже и не пытаясь за него проникнуть.
Всю сонливость как рукой сняло, и я встала, вглядываясь в призрака.
Бесформенный комок начал меняться, принимая человекоподобные очертания. Вот уже можно различить голову, руки и ноги, словно вылепленные из тумана и теней неуверенной детской рукой. Проявились черные провалы глаз, и безымень широко раскрыл «рот» в беззвучном крике. Я похолодела, не находя в себе сил сотворить знак, отгоняющий предвестника беды.
Безымени-кликушники никогда не ошибаются, они чуют горе, как стервятник — падаль, и слетаются, чтобы увидеть того, кому грозить несчастье или даже смерть. Эти призраки могут запросто сбить человека с пути или напугать до полусмерти, но они же могут с точностью указать, к кому пришли. В редких случаях безымени могут принять облик того, кого ждет скорая смерть, став на минуту-другую его «отражением». Или, как еще говорят ведуны — слепком с души. Можно спросить безыменя о том, чью смерть он чует, и он ответит, попросту превратившись в двойника обреченного. Честно говоря, никогда не видела безыменя так близко и, если честно, не желала видеть никогда. Все дело в том, что, прогнав кликушника, беду не отвратить. Это как отмахнуться от точного предсказания под предлогом, что пусть "будет все, как предначертано". Будет непременно, и выбор будет только в том, хочешь ты обременить себя страшным знанием, или же нет.
Я подошла к самой границе «шатра», вглядываясь в плавающего за тонкой магической преградой призрака. Безымень перестал метаться в клубах тумана, и завис напротив меня. Черные провалы на бесформенном «лице» оказались на уровне моих глаз, и я шепнула еле слышно:
— Покажи.
Кликушник словно услышал, и тотчас стал меняться. Черным блестящим потоком пролились густые волосы, в которых белой лентой сверкнула седая прядь, оформились черты волевого лица, лег на плечи поверх темной куртки плащ. Я отшатнулась, зажав руками рот и не в силах оторвать взгляда от мертвенно-бледного лица Данте, стоявшего передо мной за тонкой магической завесой. Сходство между двойником и оригиналом было настолько пугающе точным, что я даже оглянулась, чтобы удостоверится — аватар спокойно спит у почти потухшего костра, завернувшись в одеяло. Спит, а не смотрит на меня пустыми остекленевшими глазами безо всякого выражения, словно полированными камнями в глазницах языческой статуи.