— Разве я хоть раз лгал тебе?
Нет, ни разу.
Выражение его лица, покровительственное и даже скучающее, пока он ожидал моего ответа, делало истину еще более очевидной.
Я тряхнул головой.
— Ну вот, видишь? Пуля застряла в черепе, и ее нужно будет извлечь, а сломанную кость, возможно, придется заменить металлической пластиной.
— Но он точно будет жить?
— Это будет очень дорого. Готов ли ты сделать все это для собаки?
— О да.
— Ну что ж, — вздохнул Хартли, улыбаясь мне. — Поторопись и перевяжи голову.
Быстро двигаясь, я достал три полотенца, одно сложил поверх раны Цыпы, два других повязал вокруг его головы, как в тех старых мультфильмах, когда у кого-то болел зуб.
— Да какое тебе дело до собаки, — задыхаясь от ярости, выдавил Барретт. — Ты готов убить меня, но не долбаное домашнее животное?
Хартли сердито посмотрел на Барретта.
— Я не убиваю детей и домашних животных. Боже мой, за кого ты меня принимаешь? — в ужасе спросил он.
— Ну, ты явно ненормальный.
Хартли резко выдохнул.
— Послушай, когда я смотрел телевизор, мне нравилось все, что связано с преступностью, но я никогда не мог заставить себя смотреть такие вещи, как «Закон и порядок: Специальный корпус»19, когда речь шла о детях. От подобных вещей мне становится плохо. Я понимаю, что каждый человек — это чей-то маленький мальчик или маленькая девочка, но когда тебе уже за двадцать пять, выбор остается за тобой. Если ты окажешься в неподходящем месте в неподходящее время, это только твоя вина. Но дети и животные — это другое. Причинять им боль — непристойно.
Барретт посмотрел на меня.
— А как же он?
— Миро принадлежит мне, — объяснил Хартли Барретту. — Он спас мне жизнь и… О боже, — проговорил он, поворачиваясь ко мне. — Думаю, теперь мы квиты?
Я кивнул, испытывая одновременно страх и облегчение.
— Да.
— И теперь я могу убить тебя, — продолжил он радостно полным облегчения и ликования голосом, и снова посмотрел на Барретта. — Как удачно, что ты оказался здесь.
— Так ты собираешься его пристрелить?
Хартли чуть не задохнулся, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя.
— Пристрелить его? Прости, ты только что спросил меня, собираюсь ли я пристрелить Миро?
— Да.
— Ни за что.
— Ты собираешься отпустить его?
— О боже, нет. Я приехал, чтобы забрать его и увезти в Париж, где на досуге планирую мучить его, пока он не умрет от нанесенных мной ран.
И хотя на мгновение я испытал шок и леденящий душу ужас, по крайней мере, я знал его намерения. Хартли не собирался, как я всегда предполагал, подойти ко мне со спины на улице и совершить контрольный выстрел в голову. Он хотел иначе. Хартли всем сердцем желал наблюдать, как я медленно истекаю кровью, как капля за каплей жизнь покидает мое тело. Мучительно? Черт возьми, да. Но это произойдет не быстро, так что в данный момент я был гораздо в большей безопасности, чем Барретт.
— Как ты собираешься посадить его в самолет?
— У меня есть помощники.
У него всегда были помощники.
— Я не понимаю.
— Я хочу кусать и жевать его плоть, пока он не истечет кровью.
Выражение ужаса на лице Барретта казалось довольно комичным, учитывая, что он сам планировал убить меня.
— Ты каннибал.
— Нет-нет-нет. Я не какой-то вымышленный персонаж, который ест печень с бобами. Я не собираюсь готовить из него лазанью или что-то в этом роде. Я просто хочу съесть немного его плоти, вонзить ему в спину ножи и, возможно, шампуры, и думаю… пососать его член.
У Барретта отвисла челюсть.
Я снова вдохнул через нос.
— С каких это пор?
Хартли холодно посмотрел на меня, склонив голову набок.
— Ты про ту часть, где я сосу твой член?
— Ага.
— Это случилось во время моего пребывания в тюремном супермаксе. Мне нечем было заняться, кроме как думать, и, как ты знаешь, ты — единственный, кто может полностью занимать мои мысли от рассвета до заката.
Я сосредоточился на дыхании.
— Кстати, выглядишь ужасно, — заметил он, — но это и не удивительно.
— И почему же?
— Ну, ты мне снился, как обычно, а всем известно, что если ты не можешь заснуть ночью, то это потому, что ты бодрствуешь в чужом сне.
Все, что он говорил, всегда звучало настолько обыденно, что иногда я задавался вопросом, вдруг это он в здравом уме, а я, напротив, сумасшедший.