Ян как офицер-резервист служил по желанию президента, а значит, уходил, когда в нем нуждались. Я был горд, что он «зеленый берет», но вместе с тем мне казалось, что он сделал уже достаточно и отдал слишком много собственного времени. Все больнее было наблюдать, как армия разрушает разум и тело Яна.
Он кричал во сне, возвращался с ужасающими травмами. Беспокоило и то, что недавно он стал засыпать с запасным пистолетом, «Зиг Зауэром-P228», под кроватью. Мы не обсуждали посттравматический синдром, потому что Ян заявил, что знает парней, пострадавших «по-настоящему» и не считает собственные кошмары чем-то серьезным. Но я-то понимал. То, что он делал и видел, разъедало его изнутри. В какой-то момент Яну придется столкнуться с проблемой, как пришлось и мне из-за похищения психопатом, случившегося год назад. Разница в том, что мой ужас закончился, и остались лишь последствия. У Яна ужас сопровождал жизнь.
— Так, — произнес я, кашлянув, — во сколько завтра похороны?
— В одиннадцать.
— Искренне сочувствую по поводу твоего друга.
— Мы не дружили, — поправил Ян, наконец, отвернувшись от окна. — Но он служил в моей прошлой команде, поэтому нужно пойти.
— Конечно.
— Это проблема?
— Что?
— То, что мне придется снова уехать?
— Нет.
— Ты лжешь.
Пришлось задуматься.
— Нет… И то, и другое, понимаешь?
— Объясни.
Я пожал плечами.
— Все дело в твоей службе. Понимаю, тебе кажется, будто ты должен уезжать. Но я все гадаю, почему ты до сих пор служишь? Когда уже хватит?
Он резко выдохнул.
— Ты не понимаешь.
— Потому что никогда не был в армии, знаю. Ты постоянно напоминаешь. Но правда, зачем тебе туда ехать? Почему именно тебе?
— А вдруг без меня что-то случится с отрядом?
— В смысле ты единственный, кто способен делать свое дело?
— В смысле я очень хорош в своем деле, а парней с такими же знаниями и опытом не слишком много, так что да, я — самый квалифицированный.
— То есть нет больше никого с подобными навыками.
— Я не так сказал. Я говорю, что среди многих я — один из лучших.
— В чем я ни в малейшей степени не сомневаюсь. Но ты ведь сам решил, что хочешь служить.
— Да.
— Вот я и спрашиваю: когда будет достаточно? Когда ты остановишься?
Ян умолк ненадолго.
— Когда во мне перестанут нуждаться.
— Значит, никогда, — пробормотал я. — Ладно.
— Ладно что?
— Ладно, у меня есть ответ.
— И что это значит?
— Значит, я в курсе, чего ожидать.
Мы молчали, пока я не припарковался на нашей улице в Линкольн-парке, рядом с маленьким серебристым «саабом».
Вылезая, я достал из-под сиденья зонт и обошел машину, чтобы прикрыть Яна. Но тот распахнул дверь, вытащил из багажника промокшую сумку с вещами и припустил по тротуару в сторону дома.
Закрыв машину, я поспешил за Яном, но когда попытался поднять зонт над его головой, он оттолкнул руку.
— Почему ты ведешь себя как козел? — перекрикивая шум ливня, спросил я.
Ян резко развернулся ко мне лицом.
— Если оно того не стоит, то лучше прямо сейчас разбежаться, — рявкнул он.
Я опешил… на секунду. Потом меня захлестнул гнев: он пронзил меня, закрутился, стягивая внутренности, поднялся к горлу, мешая говорить.
— Если хочешь уйти — уходи, — небрежно добавил Ян. — Но меня убивает нытье о моей службе на благо страны.
Слова о служении стране — неплохая издевка с его стороны.
— Ты слышал меня? — отрывисто спросил он.
— Слышал, — ответил я, встретившись с ним взглядом. — И да, я ухожу.
Его глаза округлились, когда я повернулся и зашагал прочь по улице.
Цыпа встретил меня у двери, но я не стал гладить пса, а за ошейник вытянул его наружу и показал на тротуар.
— Смотри, вон папочка, — прохрипел я и затем наблюдал, как оборотень спрыгивает с крыльца и несется к Яну.
Захлопнув за собой входную дверь, я включил свет, швырнул зонтик куда-то рядом с подставкой, скинул кроссовки и поднялся на второй этаж. Повесил пальто, снял все мокрое, и в этот же момент услышал грохот входной двери.
— Какого хрена ты вытворяешь? — заорал Ян снизу.
Я встал у перил мансарды, посмотрел сверху на гостиную, где он остановился, и понял, что его трясет. Сложно было сказать, замерз он или разозлился, но мне показалось, что всего понемногу.