–– О чем мы говорили-то, пока меня приступ не хватил?
–– Да об этих твоих… друзьях. Пашке, Сашке и третьем… как его?
–– А-а, точно! Земляне-наблюдатели! Так слушай, Фера, если ещё хочешь слушать: лечат они 'паутинку', но никаких гарантий, что вылечат, – нет. Оттого и сложилось такое положение: кто болен, и болен серьёзно – те, на самом деле, просто приходят к ним умирать. Долго и мучительно, однако ж, по крайней мере, не в одиночестве. А кто здоров – те, напротив, бегут к землянам за лучшей жизнью.
–– И почему же ты от Пашки ушла? – Фера с нескрываемым удивлением изучал меня (но я уже давно знаю: мою мимику ему не прочесть – разве что я сама этого захочу). – Меня сей вопрос, признаться, много дней уже мучит, но только сейчас сподобился его задать.
–– Я ушла, потому что Павел мне надоел. Нет, нет;не в том смысле, не подумай! Хотя… – и в том, наверно, тоже! Он трындит, как дурак: ты, мол, девонька, вчера мне показалась совсем простой, как какая-нибудь селяночка с Холма – а сегодня я вижу, что это не так. Чёрт его знает, какая ты будешь завтра… Короче, Пашка грузил мой бедный мозг тем, что ему причудилось. Усложнял, скажем так, нашу и без того непростую жизнь.
–– А Саня?
–– И Саня говорила! 'Агни, то чёрно-красное платье, что ты носила на прошлой неделе – оно так тебе шло, так шло!.. Я уж думала, красивей просто не бывает. Но сейчас.. Когда ты в этом… синем со вставочками… понимаю, как ошиблась! Ты не можешь быть прекрасна в одном наряде. Но ты прекрасна, безостановочно меняя их!'
–– А этот, третий? Каэтан?
–– Он процитировал какого-то ихнего поэта, – я с трудом удержалась от смеха, – вот что он сказал:
'Дева тешит до известного предела –
Дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
Ни обьятье невозможно, ни измена!'
–– Но тебе, я надеюсь, – леший хитро подмигнул, – такое внимание со стороны землян понравилось?
–– Сперва – да. Ооочень! А потом… Я решила, что, если для них интересны в первую очередь наряды Агни, то пусть эти наряды им и остаются. Я-то уже не отроковица, чтоб забавляться такими глупостями! И ушла, прихватив одно лишь белое платье. Вот это самое. Понимаешь, Фера? Я – не 'наряды Агни', я – просто Аг…
–– Наговариваешь на себя, вот что!.. – молвил Фера. – Смена нарядов тебе действительно идёт. Даже сейчас, меняя их, ты прекрасна.
–– Э-э-э?.. Прости, драгоценный, не поняла. Как это я, с позволенья молвить, 'меняю наряды', – он же у меня один…
–– Нет, – Фера положил мне лапу на плечо, как обычно, когда хотел, чтоб я заткнулась. – Ты их меняешь. Вчера, например, косу расплела. Утыкала все волосы ореховыми листьями. А сегодня – наоборот, замотала голову пёстрым черно-шафрановым полотенцем, и стала ну совершенно непохожа на вчерашнюю дриаду, 'дитя леса'… Сапожки эти, замшевые, опять же.
–– А что – сапожки?
–– Забыла уже? Вчера ты меня посылала к ручью, помыть их. А сегодня – 'не на-адо, и так хороши!' Причём на мои возражения, – он издал глухой рокот, и я поняла, что это смех, – отвечала одно: 'ну подумаешь, так похожу в грязном!' Ты стала иной. Совсем иной. Земляне правы… Меняется не только твой внешний вид; меняется – в каком-то смысле – твоё сердце! У тебя внутри много-много разных Агни; подозреваю, о некоторых ты если и не знаешь наверняка, то догадываешься. А про некоторых – вообще без понятия. Правда?
–– Неправда, – я скривила губу. – Ты, лешак, что-то такое странное говоришь. Нельзя ли попроще? Или давай о другом.
–– Ну, раз ты не хочешь… – Фера оскалился по-волчьи; простил он меня, или обижен, я не могла увидеть (хотя обычно, как вы уже поняли, вижу его насквозь). – Одну вещь я тебе все-таки должен сказать. По мне, так это важно… Меняться ты, сестренка, начала уже после разрыва с Марком. Наверно, именно там, в лагере у наблюдателей, поветрие это тебя настигло. А пока была у сэра рыцаря – жизнь твоя (как я по твоим рассказам понял) была ровной, размеренной, благополучной и… до ужаса нудной.
Мне ничего не оставалось, кроме как покачать головой:
–– Я любила Марка, леший. Очень любила! Что ж тут нудного – с милым время проводить… э-э… в счастье и веселье?
–– 'Э-э', – передразнил он меня. – Агни, я же не про то, как ты воспринимаешь сие. Я про то, как оно взаправду.
–– 'Говорит ему судия: а что есть правда?' – хихикнула я.
–– Ой-й, да пошла ты со своим сарказмом, – (он произнёс по-особому: 'сарррказмом'), – знаешь куда?
Я ещё раз похлопала его по толстому колену. Тем самым намекнув, что не услышала.
–– Ладно, – прокряхтел старик. – Все это хорошо, но пора нам с тобой, дорогуша, на боковую…
Была, наверно, середина ночи, как я проснулась. Что-то странное, чему нет названия, мучило меня. 'Может, очередной приступ надвигается? Да нет… Непохоже'.