Когда Б[родский] спросил у брата вторично: «Как вы живете?», — брат сказал: «Раз вы спрашиваете меня, скажу — плохо, но я не о себе горюю, а о моей Дочке». Б[родский], видя, как живет брат, сказал: «Вам, Павел Николаевич, надо иначе устроиться. У вас будет хорошая квартира». Брат ответил: «Откуда же? Подачек я не возьму, раньше мне нужно политическое признание, а это трудно».
Бродский удивлялся, что картины у брата не застеклены, не хранятся в папках, а лежат навалом на шкафу, и сказал: «Хотите, я завтра пришлю к вам человека, который все это организует?» Брат отказался.
Сколько раз в течение этого вечера Бродский уговаривал брата продать ему что-нибудь такое, в чем был бы весь Филонов. Он сказал, что вчера у него были турецкие художники («Многие бывают у меня!»), они оценили бы. Брат сказал: «Сегодня они бывают у вас, а завтра будут у меня».
У брата есть две работы — «Формула Нарвских ворот» (одна — масло, холст, другая — масло на бумаге) [309] . Когда Б[родский] увидел второй вариант, он как-то обрадованно, как будто брат не знал, что у него два варианта, воскликнул: «Павел Николаевич, ведь у вас две „Формулы Нарвских ворот“, уступите мне одну из них?» Брат, видя настойчивое желание гостя иметь его работу, сказал: «Уступить не могу, но, может быть, напишу для вас повторение». — «А когда?» — с живостью спросил Бродский. — «Этого я не могу вам сказать»…
Да, третьей «Формулы» не появилось.
Все мы очень замерзли, так как просмотр длился около четырех-пяти часов, а брат, хотя и заваривал чай, но на чаепитии не настаивал: к чаю у него было только полкило серого украинского хлеба. Б[родский] спросил: «Это что же — в Ленинграде продается?» Мы засмеялись. Как ни странно, но внимание Бродского задерживалось больше на «формулах», на абстрактных работах. Несколько раз хотел взять работу в руки (когда перешли от картин, висящих на стенах, к работам, лежащим на столе), но брат тотчас же останавливал его — большинство картин маслом написано на бумаге, а потому они очень хрупкие, их легко сломать. На третье или даже на четвертое замечание Бродский сказал: «Павел Николаевич, ведь я тоже художник». — «Да, знаю, но все-таки их не надо трогать». Потом добавил: «Как художника я знаю вас очень давно, вы дали много в те поры, в ваших работах был редкий упор. Еще на выставке ученических работ в Академии, где работ было очень много, я запомнил только ваши рисунки и маленькие наброски». Брат очень хвалил какую-то работу Бродского «Ледорубы на Неве», «упорнейшую по сделанности» [310] , Портрет его жены, сидящей у озера [311] , хвалил «Коминтерн» [312] , но не за рисунок и живопись, а за то, как организована картина. Помню, брат сказал, что «26 комиссаров» Бродского ставит много ниже «Коминтерна» [313] . Тут же он заметил, что есть и пустые, дешевые работы. Например, портрет Бродского с ребенком, где куча плодов и мало смысла [314] . «Вообще вы дали меньше, чем обещали».
Когда Б[родский] уходил, он пригласил всех нас к себе. Брат колебался, но вскоре в газете, уже не помню в какой, появилась статья Б[родского], и брат не пошел [315] .
Из дневника П. Н. Филонова. 13-ое марта 1936 года.Была Дуня. Она сказала, что Бродский говорил Глебову, что готов заключить со мною договор, коли я соглашусь написать какое-либо «повторение», какую-либо вещь для его музея. Я ответил ей, что вряд ли теперь, при данных условиях, соглашусь на это [316] .
Из дневника П. Н. Филонова. 26-го [февраля] 1927 года [317] . Был Терентьев. У нас с ним было договорено, что он даст на выставку рисунка в горком [318] свои работы. Сегодня он сказал, что все отобранные мною работы приняты. В том числе работы инком (от англ.ink — чернила. — Л.П.).Я предложил ему назвать ее «Школа Филонова» (Низовое Изо). В ней справа нарисован я; передо мною группа ребят. Я говорю — они слушают. Поверху и внизу ребята нашей породы, похожие на голодных кошек и на большевиков-подпольщиков, упорно работают, пишут, рисуют по подвалам и чердакам. Налево вниз жирная, власть и деньги имеющая изо-сволочь пирует. В центре перед мольбертом Терентьев. Принимавшие вещи члены жюри, конечно, знают, что Терентьев — наш работник. На вернисаже эта и другие вещи Терентьева притягивали к себе людей. <…>
Я сказал Терентьеву, что эта работа прошла чудом. Она будет снята, а может быть, ее уже украли. Жаль, что мы не имеем фото с этой чудесной вещи.
27-ое [февраля 1937].Сегодня снято «Низовое ИЗО».
Петя известил об этом меня и Терентьева. К счастью, вещь не украдена.
7-ое [марта 1937].Днем была Муза [319] . Она на днях была с отцом на просмотре работ Кибрика в ЛОССХе, на выставке работ Кибрика. Радлов говорил так: «Кибрик работал с Филоновым, учился в „Филоновской академии“, видя, что засел в филоновское болото, Кибрик, к своему счастью, ушел оттуда, порвал с Филоновым. Этим он избежал той мертвечины, которая характерна для работ и учеников „Академии Филонова“».
Выступал затем ряд ораторов, они говорили по этому плану: Кибрик — ученик Филонова, уйдя от Филонова, спася от верной гибели и теперь преуспевает.
Один из ораторов сказал, что все сказанное правильно, но надо добавить, что, уйдя от Филонова, Кибрик до сих пор в своих работах пользуется тем, что дал ему Филонов. Это и есть самое ценное в работах Кибрика, это тот упор и воля к труду, чему учит Филонов.
Затем говорил Кибрик, как учился у Филонова, как понял, что пришел в филоновский тупик, порвал с Филоновым, чуть не бросил искусство, но собрал все свое мужество и не погряз, выплыл. (Кибрик — бывший ученик брата. После раскола коллектива был в числе ушедших от брата. Ушедшие образовали свой коллектив, долго не просуществовавший. Кибрик пытался вернуться к брату. Попытки его успеха не имели. — Е.Г.)
Радлов в заключительном слове сказал, что считает Филонова величайшим мастером, но, признавая Филонова, говорит, что его ученики засели в болоте.
Я спросил Музу: был ли хоть один из выступавших, кто не упомянул бы о нас, говоря о Кибрике? Говорил бы лишь о нем, никак не ставя его в связь с нами?
Муза ответила, что таких не было, каждый прежде всего говорил о школе Филонова [320] .
Приблизительно 20-го марта Коваленков приносил свой автопортрет. Работа прекрасная, недочетов мало.
Он говорил, что в тот день, когда на выставке пейзажа в Горкоме был просмотр работ, к пейзажу Хапаева (ученик брата) подошла компания администрантов. Пейзаж Хапаева привлек их особое внимание. Рылов стал его разбирать и нашел, что это лучшая вещь на выставке. Окружающие с почтением слушали похвалы пейзажу Хапаева. Тугой на ухо Хапаев стоял тут же, не понимая слов Рылова. Коваленков пояснил ему, кто-то из толпы сказал Рылову: «…Это Филоновская школа. Он работает с Филоновым». Рылов смутился, промолчал и вместе со своей братией перешел к оценке других работ.
309
На самом деле на эту тему было написано три произведения. В настоящее время названия произведений несколько изменены: П. Н. Филонов. «Нарвские ворота». 1930. Бумага, акварель, графитный карандаш. 18,1 × 14,5; «Нарвские ворота». 1929. Бумага, дублированная на ватман и холст, масло. 88 × 62; «Нарвские ворота». 1930–1932. Бумага, дублированная на ватман и холст, масло. 53,3 × 42,2. Все варианты в ГРМ.
310
Речь идет о ранней работе И. И. Бродского, выполненной еще в годы учебы: «Колка льда». 1906. Холст, масло. 66,5 × 140,5. НИМ РАХ.
312
И. И. Бродский. «Торжественное открытие II конгресса Коминтерна», 1920–1924. Е. А. Кацман вспоминал о том впечатлении, которое картина произвела на современников: «В ноябре 1924 года был поднят вопрос об устройстве специальной выставки огромной картины Бродского „II конгресс Коминтерна“. Около этой выставки было много шума. АХРР ругали немало. Некоторые вхутемасовцы устроили несколько „буйных разговоров“, после которых около картины пришлось поставить барьер, а около барьера надежную охрану». См.:
314
И. И. Бродский. «Художник с дочерью». 1911. Холст, масло. 72 × 99. Музей-квартира И. И. Бродского.
315
В дневниках П. Н. Филонов подробно описывает окончание визита Бродского: «Прощаясь, он [Бродский. —
317
У Е. Н. Глебовой ошибочно указан год — 1927, на самом деле запись сделана в 1937 году.
318
В комментарии к «Дневникам» П. Н. Филонова (С. 583) высказано предположение, что речь идет о «Выставке живописи, рисунка и скульптуры», открытой с 30 мая по 30 июня 1937 года в Ленинграде в залах Театрального клуба на Проспекте 25 Октября (такое название носил Невский проспект с 1918 по 1944 гг.). Однако, там же в записях от 16, 18 мая и 6 июня 1937 года зафиксирована история выступления А. И. Терентьева на этой выставке. Художник по совету Филонова предложил выставкому картину «Колхоз» и снятый с предыдущей выставки рисунок «Школа Филонова — Низовое ИЗО». На сей раз рисунок был отвергнут комиссией, а картина, первоначально одобренная, снята за день до выставки. См.:
319