Из переписки Екатерины II:
Сын мой обзавелся домом; он намерен жить скромно… не покидает ни на шаг своей жены, и оба они служат примером наилучшей дружбы в свете. Великая княгиня золотая женщина: она наделена самыми солидными качествами; я ею очень довольна; муж ее обожает, и все окружающие ее любят. […]
…у этой дамы [жены Павла Петровича, Натальи Алексеевны] везде крайности; если мы делаем прогулку пешком — так в двадцать верст, если танцуем — так двадцать контрдансов, столько же менуэтов, не считая алемандов[21]; дабы избегнуть тепла в комнатах — мы их не отапливаем вовсе; если другие натирают себе лицо льдом, у нас все тело делается сразу лицом; одним словом, золотая середина очень далека от нас. Боясь злых, мы не доверяем никому на свете, не слушаем ни добрых, ни дурных советов; словом сказать, до сих пор нет у нас ни в чем ни приятности, ни осторожности, ни благоразумия, и бог знает, чем все это кончится, потому что мы никого не слушаем и решаем все собственным умом. После более чем полутора года мы не знаем ни слова по-русски; мы хотим, чтобы нас учили, но мы ни минуты в день старания не посвящаем этому делу; все у нас вертится кубарем; мы не можем переносить то того, то другого; мы в долгах в два раза противу того, что мы имеем, а мы имеем столько, сколько едва ли кто-нибудь имеет в Европе. […]
Великий князь был у меня и сказал, что он опасается, чтоб до меня не дошло и чтоб я не прогневалась. Пришел сам сказать, что на него и на великую княгиню долг опять есть. Я сказала, что мне это неприятно слышать и что желаю, чтоб тянули ножки по одежке и излишние расходы оставили. Он мне сказал, что ее долг там от того, от другого, на что я ответствовала, что она имеет содержание (и он также), как никто в Европе, что сверх того сие содержание только на одни платья и прихоти, а прочее — люди, стол и экипаж — им содержится и что сверх того она еще платьем и всем года на три снабдена была… Она просит более двадцати тысяч, и сему, чаю, никогда конца не будет… […]
Я думаю… что если ослепленный великий князь инако не может быть приведен в резон насчет Разумовского[22], то не может ли Панин уговорить его, чтоб он Разумовского услал в море, дабы слухи городские, ему противные, упали. […]
Вы желали, чтобы мое паломничество к Троице произвело чудо… Моления ваши услышаны: великая княгиня беременна, и здоровье ее, кажется, укрепилось.
Из донесения английского дипломата Р. Гунинга от 29 апреля 1774 г.:
Какие бы беспокойства ни испытывала Екатерина за последнее время, несомненно, что поведение Павла Петровича не имеет на это влияния и что в настоящее время она имеет полное основание быть им довольною. Недавно она выразилась, что обязана великой княгине тем, что она возвратила ей сына, и что постоянная забота ее жизни будет состоять в том, чтобы рассчитаться с нею за это одолжение. Действительно, она пользуется каждым случаем быть приятною великой княгине, которая, несмотря на то что не так умна, как ее супруг, приобрела большое на него влияние. В настоящую минуту Павел Петрович находит себя счастливым только в ее обществе, куда допускается один лишь молодой граф Андрей Разумовский. Желание сделаться популярным, которое проявлялось в поведении великого князя, кажется, исчезло и заменилось другою крайностью: отсутствием самого простого внимания к его окружающим. В положении, в котором находится Павел Петрович, трудно определить его характер по его поступкам, и можно сказать, что до настоящего времени у него не было характера: он легко воспринимает впечатления, но они легко и забываются. Таким образом Екатерина могла, до известной степени, внушать ему, чрез посредство лиц, к нему приставленных, те чувства, которые она желала бы в нем видеть.