Жажда исторической справедливости толкает Павла на умопомрачительный шаг: он отдает распоряжение об эксгумации останков Петра III и с почестями хоронит его вместе с усопшей Екатериной II в Петропавловском соборе. При этом он весьма жестоко обходится со всеми оставшимися в живых участниками переворота 1762 года, вознесшего на престол его мать. Это было демонстративное назидание окружающим, которое, впрочем, не предотвратило его собственного рокового конца.
Он хотел быстро-быстро добиться результата во всем. Как в детстве — быстро заснуть, быстро проснуться, быстро позавтракать, быстро приготовить уроки… В характере этого взрослого человека осталось много детского: излишняя искренность, излишняя наивность, излишняя обидчивость, излишняя подозрительность. Последнее погубило его отношения с семьей. «Павла стали преследовать тысячи подозрений, — писал современник А. Чарторыйский, — ему казалось, что его сыновья недостаточно ему преданы, что его жена желает царствовать вместо него. Слишком хорошо удалось внушить ему недоверие к императрице и к старым его слугам. С этого времени началась для всех, кто был близок ко двору, жизнь, полная страха и вечной неуверенности».
Он остается один, еще до конца не понимая этого. Его взрывная, неуправляемая вспыльчивость и гипертрофированная подозрительность отталкивают от него даже «любезную жену» Марию Федоровну, взрослых сыновей и тех немногих из его окружения, кого он мог бы назвать друзьями. Он хочет везде поспеть сам: сам всем указать и сам все показать. Он раздражается людской нерадивостью, непочтительностью, недисциплинированностью… Он запрещает, наказывает, высылает, арестовывает… И ошибается, ошибается, ошибается.
Павловский двор и семья Павла I пребывали в молчаливом, гнетущем повиновении, окрашенном постоянным страхом. Подозрительный император приветствовал шпионаж и доносительство, которое становилось поощряемой нормой. Доносили все и на всех, даже на членов императорской фамилии…
Борясь с лихоимством и казнокрадством власть имущих, Павел I повелел вывесить на фасаде Зимнего дворца специальный ящик, куда каждый мог опустить жалобную бумагу, которая без проволочек попадала прямо к нему в руки. В Москве и Санкт-Петербурге полицейские чины активно шпионили за иностранцами. Во избежание проникновения «французской заразы» в Россию не дозволялось ввозить иностранные книги, газеты, журналы, ноты, «модные картинки». В 1798 году был выпущен указ о запрещении молодым русским дворянам выезжать на обучение в заграничные университеты.
Ненависть к французской революции определила в достаточной степени первоначальное направление внешней политики Павла I. В 1798 году Россия вступила в антифранцузскую коалицию, в состав которой вошли Англия, Австрия, Неаполитанское королевство и даже Османская империя. По договоренности с Австрией была создана объединенная русско-австрийская армия для освободительного похода в Северную Италию, захваченную войсками французской Директории. Союзники обратились к Павлу I с просьбой назначить командующим армии А. В. Суворова.
Великий полководец А. В. Суворов в это время находился в ссылке. Легко представить, как этот убеленный сединами и увенчанный славой воин, известный своим неуживчивым, язвительным характером, воспринял военные преобразования Павла. Особенно те меры, что касались введения нового обмундирования! И здесь с ним трудно было не согласиться. «Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, я не немец, а природный русак», — острая суворовская прибаутка гуляла в армейских кругах, подчеркивая общее настроение и отношение к реформам и реформатору.
Павел сумел переступить через мелочные обиды. «Граф Александр Васильевич! — пишет он А. В. Суворову в ссылку. — Теперь нам не время рассчитываться. Виновного Бог простит. Римский император требует вас в начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии».
Легендарные победы А. В. Суворова в Итальянском и Швейцарском походах позволяли России получить надежную основу для развития внешней политики в районе Средиземноморья. Однако это не входило в планы Австрии и Англии, которые, преследуя свои интересы, откровенно не желали усиления российского влияния на западноевропейской арене. Поняв это, Павел I стал смело рассматривать возможности заключения русско-французского союза, тем более что с падением Директории он рассчитывал на дальнейшее восстановление французской монархии, а само учреждение консульства и консула в лице Бонапарта воспринимал как первые шаги в этом направлении. Начало русско-французских дипломатических контактов 1800 года и совместный Индийский поход не на шутку встревожили его недавних английских союзников, не намеренных расставаться с лакомым куском в виде своей индийской колонии. Даже на стадии подготовки предстоящий договор между Россией и Францией расставлял четкие приоритеты на Европейском континенте, угрожая Англии экономической блокадой. Не случайно, узнав о насильственной кончине русского императора, Бонапарт пришел в яростное отчаяние; в Париже не сомневались в причастности Англии к трагедии, разыгравшейся в Михайловском замке.