И тем не менее при виде опасности он обращается к ней?
Оптимальным назначение Екатерины регентшей видели и в странах-союзницах России – Франции и Австрии. Ведь если Петр, этот ярый сторонник Пруссии окажется на троне, Россия немедленно выйдет из войны! Они прекрасно понимали это и активно интриговали за такой поворот российских дел. Посол Франции сообщил Версалю о намерениях великой княгини отнять трон у мужа и отдать его сыну. Бретей рекомендовал Людовику убедить Елисавету в верности и приемлемости для Франции такого решения. Людовик внял его резонам, и обратился к российской императрице с соответствующим меморандумом. По непонятным причинам его послание дошло до российского двора лишь 16 ноября 1761 года, т.е. во время, когда Елисавете было уже не до него: до ее смерти и воцарения Петра III оставалось меньше месяца. Екатерина, зная о таком отношение к себе Франции и Австрии, нашла пути в посольства этих держав; и граф Мерси д'Аржанто, посол венский, и барон Бретей, посол версальский, открыли финансовые ресурсы своих стран для Екатерины; более того, она с радостью черпала оттуда деньги, – именно для того, чтобы взойти на престол!
И тем не менее не взошла?
Екатерина с легкостью могла добиться, чтобы освобождавшийся трон достался ее сыну. Она не хотела и не стала этого делать. Она прямо запретила действовать в свою пользу и лидерам своей партии, в частности, Никите Панину и Екатерине Дашковой. Причина была прежде всего в Пруссии, вернее, в том мире, который она, точно так же как и Петр, должна была бы заключить с ней сразу же, придя к власти. Екатерина понимала, до чего гадко будет выглядеть этот мир, и предоставила его заключение Петру, фактически подставив его общественному мнению...
Безусловно, Елисавета обсуждала щекотливый вопрос о власти с невесткой. Но «нет» той было твердым, не позволяющим заподозрить ритуальное кокетство. И Елисавета так и не подписала бумаг, отстраняющих от власти Петра и передающих ее Павлу. Власть у Павла отняла не двоюродная бабушка, единственный человек, страстно мечтавший видеть на троне именно его, а родная мать.
Вот почему Петр, против которого плелось столько заговоров, Петр, который ни одной из придворных партий на престоле нужен не был, восходя на трон, не ощутил ровно никакого сопротивления. Оно могло бы исходить лишь от Екатерины, а она предпочла пропустить вперед мужа.
СМЕРТЬ ЕЛИСАВЕТЫ
Вечером 24 декабря 1761 года Панин, чрезвычайно взволнованный, подошел к Павлу:
– Ваше Высочество, вы должны подойти к постели нашей императрицы. Она умирает.
– Граф, я ее больше никогда не увижу? – прошептал мальчик.
Почти невозможное в устах семилетнего мальчика слово «никогда» вырвалось как воплощение того страха, который испытывал Павел Петрович. Панин понял это, поклонился и в знак ответа отрицательно повел головой.
Перепуганный самим словом «смерть», ребенок попятился в угол своей большой неуютной комнаты, не сводя глаз с воспитателя. Затем, резко повернувшись, упал на колени перед киотом, принялся молиться. Со смертью бабушки исчезала не просто последняя надежда, что кто-нибудь ответит на его жажду любви и нежности. Исчезало просто-напросто само ощущение безопасности. Мать? Он так редко видел ее, а в те минуты, когда они все же были рядом, он своим детским сердчишком чувствовал сквозь ее улыбки и ласки холод и равнодушие. Отец? Он слышал, что его отец скоро станет императором. Но эта новость не успокаивала его, а наоборот, вызывала еще большее беспокойство. Когда этот господин, которого называли его отцом, с подпрыгивающей походкой и резким фальцетным голосом, подходил к нему и наводил на него, слегка склонив голову, лорнет, ребенок приходил в полумистический ужас. Ему почему-то казалось, что сейчас отец протянет свою трость и с интересом будет разглядывать его, поворачивая тростью.
Оставалась одна надежда: Божия Матерь, Заступница...
Никита Панин долго ждал, пока ребенок окончит молитву. Видя, что она затягивается, он тихо подошел к царевичу, склонился к нему и возможно более деликатно проговорил:
– Идите же, ваш первый долг – пойти к умирающей...
Учитель и его ученик шли сквозь дворцовые анфилады, и повсюду перед ними расступались люди. В царских покоях столпились придворные, министры, высокопоставленные персоны империи; по обычаю, они должны были ждать кончины императрицы и провозглашения наследника. Павел Петрович, с заплаканным лицом и бешено бьющимся сердцем, медленно шел вперед, держась за руку своего воспитателя. Ребенок испытывал самые противоречивые чувства. Во-первых, – неподдельное горе! Возможно, он был единственным среди этой пестрой толпы, кто оплакивал государыню искренними слезами! Но он не мог не понимать и того, что этот день мог резко изменить и его статус, сделав его императором...