Император Павел находился в Павловске, окруженный интригами и волнуемый попеременно чувствами любви, великодушия и ревности. В том же состоянии переехал он в Гатчину, а затем в Петербург. Многие из его приближенных сознавали, что их положение при Дворе чрезвычайно опасно и что в любую минуту, раскаиваясь в только что совершенном поступке, Государь может перенести свое расположение на новое лицо и уничтожить их всех. Великие князья также находились в постоянном страхе: оба они были командирами полков и в качестве таковых ежедневно во время парадов и учений получали выговоры за малейшие ошибки, причем в свою очередь подвергали солдат строгим наказаниям, а офицеров сажали под арест.
Конную гвардию щадили более других. В то время полк этот состоял из двух батальонов по пяти эскадронов в каждом, и дух полка (esprit de corps) был таков, что мы были в силах противиться всяким несправедливостям и напрасным на нас нападкам. Этот дух нашего полка постарались представить в глазах Государя как направление опасное, как дух крамольный, пагубно влияющий на другие полки. Гибель нашего полка могли удовлетворить два частных интереса. Великий князь Александр был инспектором всей пехоты; Константин Павлович, который ничего не смыслил в кавалерийском деле, хотел сделаться инспектором кавалерии и в качестве переходной ступени к этой должности добивался командования Конной гвардией. В то же время служивший в Конном полку Уваров хотел также получить отдельный полк. Таким образом, эти два желания могли быть удовлетворены одновременно, пожертвовав нашим полком.
Вот почему Конная гвардия была реорганизована, или, вернее, дезорганизована следующим образом; три эскадрона, состоявшие из лучших людей и лошадей, были выделены из полка и составили особый Кавалергардов полк, который был поручен Уварову и квартировал в Петербурге; остальная часть полка была разделена на пять эскадронов и отдана под начальство Великого Князя Константина. Полк наш был изгнан в Царское Село, где Цесаревич должен был посвящать нас в тайны гарнизонной службы.
Нельзя себе представить тех жестокостей, которым подвергал нас Константин и его Измайловские мирмидонцы. Тем не менее дух полка нелегко было сломить, и страх Константина при одном упоминании о военном суде неоднократно сдерживал его горячность и беспричинную жестокость. Своей неуступчивости и твердости в это тяжелое время обязан я тем влиянием в полку, которое сохранил до конца моей службы в Конной гвардии, и которое спасло этот благородный полк от всякого участия в низком заговоре, приведшем к убийству Павла.
В Царском Селе нас продержали около полутора лет. Начальников наших постоянно меняли, и нам было известно, что за всеми нами строго следят, так как считали нас якобинцами. Большинству из офицеров не особенно нравился наш образ жизни изгнанников, удаленных из столицы; но я лично не особенно грустил, так как, судя по слухам, доходившим до нас из Петербурга, там было, по-видимому, не совсем ладно, и поговаривали даже, что Император опасается за свою личную безопасность.
Его Величество со всем Августейшим Семейством оставил старый дворец и переехал в Михайловский, выстроенный наподобие укрепленного замка с подъемными мостами, рвами, потайными лестницами, подземными ходами, — словом, напоминал собой средневековую крепость à L’abris d‘un coup de main.[172]
Княгиня Гагарина оставила дом своего мужа и была помещена в новом дворце под самым кабинетом Императора, который сообщался посредством особой лестницы с ее комнатами, а также с помещением Кутайсова.
Графы Ростопчин и Аракчеев, два человека, которых Павел раньше считал самыми верными и исполнительными своими слугами, были высланы в свои поместья. До нас дошли слухи, что граф Пален получил пост министра иностранных дел и Главноуправляющего почтовым ведомством, сохранив вместе с тем должность военного губернатора Петербурга и в качестве такового начальника гарнизона и всей полиции. Мы узнали, что все Зубовы, которые были высланы в свои деревни, вернулись в Петербург, а вместе с ними г-жа Жеребцова, рожденная Зубова, известная своей связью с лордом Уитвортом, что все они приняты ко Двору и сделались близкими, интимными друзьями в доме доброго и честного генерала Обольянинова, генерал-прокурора Сената. Мы слышали также, что у некоторых генералов — Талызина, двух Ушаковых, Депрерадовича и других — бывают часто интимные сборища, устраиваются de petits soupers fins,[173] которые длятся за полночь, и что бывший полковник Хитров, прекрасный и умный человек, но настоящий roué, близкий к Константину, также устраивает маленькие рауты близь самого Михайловского дворца.