– Что? Что случилось?
– Ничего, ваше высочество, ничего не случилось. Я так хотел сделать вам посещение, – пояснил, улыбаясь, Пален. – Вы почивали?
«Что, ежели всё дело ошибка? – тревожно спросил он себя. – Ну, да он не решится…»
– Ах, нет… Устал от маскарадной суеты и толкотни… Отлучился на четверть часа к себе… Садитесь, граф, гостем будете, – приветливо приятным мягким голосом сказал Александр, улыбаясь своей прелестной детской улыбкой. – Никто не видал, что вы прошли ко мне?
– Никто, кажется, кроме вашего лакея… Славный старик ваш Василий…
– Ах, да, хороший старичок, хоть немного плохоголов.
Пален уселся в кресло около дивана, поднял лежавшую ковре маску наследника и положил её на стол.
– Зачем вы утруждаетесь? Благодарствуйте… Хороши вы в домино, граф, совсем молодой человек. Очень вам идёт.
– Да я и веду себя, как малолетний, ваше высочество, – весело сказал Пален. – Вообразите, только что строил куры госпоже Шевалье.
– О-о!..
– И правда, истая волшебница. Люди, имеющие сколько-нибудь крови в жилах, не могут, видя её, не испытать амурного волненья, – сказал Пален, впрочем, для амурного волненья довольно равнодушным тоном. – Изящнейшая эта ваша комната… Ведь оттуда ничего не слышно? – помолчав, добавил он невзначай.
– Очень славная комната, – точно не разобрав вопроса, сказал Александр. – А моя жена наверху, на бале…
– Да… Прекрасный маскерад.
– Исключая скуки…
– В ваши годы наскучить балами, ваше высочество! Вот чего мы не знали. Ах, как я был счастлив в больших обществах, когда был молод. И танцевал я до упаду.
– Неужели? В Риге?
– Нет, нет. Ведь юность моя прошла в Петербурге… Когда ваш покойный дед отрёкся от престола, я служил в конном полку.
– Вот как, я не знал, – сказал Александр, внимательно расправляя золотую кисть подушки. Тёмно-голубые, не очень большие глаза его полузакрылись. Морщинки появились меж странно-белых бровей.
– Видел, видел, как тогда всё сделалось, – пояснил, улыбаясь, Пален.
– Позвольте, сколько ж вам было лет? Лет семнадцать?
– Да, не более того… Поэтому я и не участвовал в деле, но видел и помню всё, как ежели бы вчера было. Решительные были люди…
Александр не поддержал разговора.
– Вот ведь и т о г д а многие находили, что безысходно погибла Россия. И что же вышло? Вышло блистательное царствование… Россия не погибнет, пока будут у неё достойные граждане.
– Надеюсь, всегда будут, граф. И даже уверен, что будут…
– С высоты престола подаётся пример гражданам, ваше высочество. Это зависит и от вас.
– Дай Бог, дай Бог!
– Мудрая наша поговорка, ваше высочество, указывает: на Бога надейся, а сам не плошай.
– А я, чем более живу, тем яснее вижу, что мы, человеки, бессильны, а во всём воля Божия.
– Это весьма справедливо, ваше высочество, – сказал Пален. – Но в иных обстоятельствах жизни приходится нам делать дела решительные, во всём на себя полагаясь. – Он помолчал. – Если б так думала покойная бабка ваша и Алексей Григорьевич Орлов, то Россия, верно, теперь была бы провинцией прусского короля, которым был покровительствуем почивший дед ваш.
– Да, конечно, может быть, вы и правы.
– А вот, ваше высочество, – сказал, невесело улыбаясь, Пален, – очень мне п о – п р е ж н е м у любопытно знать, как, по-вашему, я прав: к о н е ч н о или только м о ж е т б ы т ь?
– Этого я что-то не пойму, граф.
– Я скажу яснее, ваше высочество… Мы ведь не раз говорили… Говорю снова с достоверностью: скоро вам надлежит взойти на российский престол.
– Я от в а с действительно это слышал, граф. Но напомню вам, я всегда в самом начале отвечал, что своего долга сына и верноподданного забыть не могу.
– Вы действительно всегда отвечали это в с а м о м н а ч а л е, ваше высочество, – сказал Пален и нахмурился. – А я вам говорю: забудьте, ежели так, долг сына и верноподданного, ваше высочество, перед первейшим священнейшим долгом гражданина.
Александр молчал. На лице его выразилось волнение. Пален знал, что великий князь всегда волнуется при этом доводе. «Или притворяется? Может, и то и другое?..»
– И вид, однако, у вашего высочества, истинно краше в гроб кладут, – со вздохом сказал как будто некстати Пален: он чувствовал, что это замечание должно быть приятно великому князю. Впрочем, лицо у Александра Павловича было действительно бледное и измученное.