– Нас вызвал государь! – вскрикнул не своим голосом Штааль, приглашая взглядом всех оценить его находчивость.
Беннигсен с неудовольствием на них оглянулся, взял у Аргамакова фонарь и высоко его поднял.
– Смир-но! – холодно скомандовал он часовому, глядя на него вдруг изменившимся, ледяным взором. Часовой вытянулся и окаменел.
– Пусть кто-нибудь останется с ним, чтоб не стрелял, – по-французски сказал Беннигсен и скомандовал:
– За мной! Марш!..
Они побежали вперёд. Штааль оглянулся и увидел, что у моста остался не один, а несколько человек. «Стыдно!» – подумал он с гордостью и ускорил бег. Сбоку низко над землёй сверкнули редкие огни фонарей. Впереди открылись стены Михайловского замка, темневшие таинственные строения. Перед Штаалем мелькнули вытянувшиеся высокие люди со сведёнными набок, исполненными ужаса глазами. «Это семёновцы… Наружный караул… Офицер наш», – успел на бегу подумать Штааль. Он не мог понять, где именно они были. Впереди у фонаря Беннигсен с угрожающим видом говорил что-то Платону Зубову, лицо которого выражало отчаяние. К ним подбегали другие. «Ну да, Палена нет… Предательство… Я говорил… Всё пропало!..» – повторял Зубов. Выражение лица Беннигсена вдруг стало страшным.
– Was fallt Ihnen ein?[328] – прошипел он, хватая за руку Зубова. Зубов вскрикнул и беспомощно шатнулся в сторону. Все смотрели на них растерянно. Беннигсен оглянулся. Лицо его снова стало спокойным.
– Тэпэр зависит всо от бистрота… За мной! – проговорил он и бросился вперёд. Штааль никак не подумал бы, что этот немолодой, важный, всегда на все пуговицы застёгнутый человек может бежать так быстро. Все побежали за Беннигсеном, задыхаясь и обгоняя друг друга. Какие-то низкие своды, дворы, каменные столбы и тумбы промелькнули при неверном красноватом свете фонарей. Сердце у Штааля стучало так, как никогда в жизни. Вдруг Беннигсен на бегу обнажил шпагу. Все сделали то же самое. Аргамаков круто свернул. Блеснул слабый свет, открылась витая лестница. Беннигсен наклонил голову под сводом и первый на цыпочках бросился вверх по расширяющимся сбоку ступеням. Тень, неверно шатаясь, заскользила по стене. Штааль, вбегая, оглянулся и увидел, что их осталось человек десять. «Где же другие? Какая подлость!» – чуть не вскрикнул он. За ним по узкой витой лестнице, загромождая весь проход своей гигантской фигурой, поднимался, тяжело дыша, Николай Зубов. Внизу, у двери, клубился белый пар. В тепле пахло щами, капустой. Штааль, искривив шею, взглянул вверх и схватился озябшей рукой за перила (они слегка дрожали). «Уж не ошибка ли?.. Заблудились… В кухню идём, а не в спальную…» Над ним послышался стук, затем звук голоса. На освещённой верхней площадке Аргамаков что-то говорил перед закрытой дверью, приложив к губам левый указательный палец. Слов Штааль не мог понять, хоть ясно их слышал. Рядом с Аргамаковым, чуть наклонившись вперёд, вполоборота стоял Беннигсен со шпагой наголо в правой руке и с фонарём в левой.
– Ну да, ну да, – говорил Аргамаков, с трудом справляясь с дыханием. – Отопри, Кириллов… Это я…
– Скажи ему: пожар… – начал было Николай Зубов, поднявшийся до самой площадки. Беннигсен схватил его за руку. За дверью послышалась возня.
– Чичас… Чичас… – сказал голос. Человек, говоривший за дверью, видимо, ещё не вполне проснулся. – Чичас, ваше благородие…
Послышался подавленный зевок, шаркающие шаги, затем звук поворачиваемого в замке ключа. Штааль впился рукой в дрожащие перила, не сводя глаз с финифтяной бляхи замка. Дверь отстала: в ту же секунду Беннигсен поставил ногу так, чтоб нельзя было захлопнуть дверь. Запах капусты усилился.
– Пожалуйте, ваше высокоблагородие, – сказал сбоку от порога камер-гусар Кириллов. – А я думаю, кто та…
Беннигсен рванулся в комнату, за ним Аргамаков, Зубовы. Кириллов ахнул и, вытянув руки, странно застонал, точно негромко засмеялся. Другой камер-гусар спал, сидя на полу, прислонившись спиной к печке.
– А-а-а!.. Кар-ра-ул!.. – ужасным голосом закричал Кириллов, хватаясь за саблю. Этот крик потом казался Штаалю самым страшным из всего, что произошло в ту страшную ночь. Николай Зубов охватил полено из лежавшей у печки груды и, взмахнув им над головой, ринулся на камер-гусара.
– Ваше величество!.. А-а-а!.. – ещё отчаяннее прокричал, поднимая саблю, Кириллов. Беннигсен бросился дальше. Комната наполнилась людьми. Не помня себя от ужаса, Штааль пробежал вперёд. Рядом с прихожей, в большой полутёмной комнате мелькнули глобусы, шкапы с книгами. Он ступил на что-то мягкое, остановился и стал вытирать о ковёр мокрые ноги. Затем вскрикнул – и бросился бежать.