25 ноября, утром, приехал в лавру с великими князьями государь во время панихиды, при провозглашении «вечной памяти» возложил на гроб родителя императорскую корону, вечером того же дня происходило торжественное положение во гроб тела императрицы. К этому дню большая тронная зала была уже вся драпирована чёрным сукном и посредине её, на тронном помосте, поставлен высокий «каструм долорис».[36] К восьми часам вечера в Зимний дворец съехались лица обоего пола, имеющие приезд ко дворцу, и всё высшее духовенство.
После литии, отправленной митрополитом Гавриилом, восемь камергеров приблизились с обеих сторон к ложу усопшей и, подняв её тело, переложили его во гроб. Четыре камер-юнкера несли при этом шлейф её платья. Затем ко гробу приблизилась императрица Мария Фёдоровна и возложила на главу усопшей императорскую корону. Как скоро это было исполнено, те же восемь камергеров подняли гроб и, в предшествии духовенства и четырёх камер-юнкеров, нёсших крышку, перенесли его в большую тронную залу и поставили его на «каструм долорис», а четыре старших камергера покрыли его богатейшим покрывалом. После этого была отслужена торжественная панихида и все присутствующие допущены к руке покойницы.
2 декабря, к десяти часам утра, в Александро-Невскую лавру прибыли все члены императорского семейства. Их ожидали уже там все высшие чины государства и двора, назначенные участвовать в церемонии по случаю перенесения гроба Петра III в Зимний дворец. От монастырских ворот и вплоть до дворца, на всём протяжении Невского проспекта, по обеим сторонам его, стояла гвардия. Между великанами-гренадерами в изящных светло-зелёных мундирах с великолепными касками теснились переведённые в гвардию мелкие гатчинские солдаты в наряде пруссаков времён Семилетней войны, что тогдашняя публика, вместе с екатерининскими гвардейцами, находила с непривычки смешным и безобразным. Массы народа, громоздясь на скамейках и лестницах, теснились за рядами войск. Все окна, все балконы, драпированные чёрным сукном, несмотря на сильную стужу, были раскрыты настежь и наполнены зрителями, которые унизывали даже домовые крыши.
После малой литии, отслуженной митрополитом вместе со всем высшим белым и чёрным духовенством, приступлено было к поднятию гроба Петра III. Но тут, с самого первого шага, процессия несколько замялась. Государь заметил, что к императорской короне подходит не Алексей Орлов, а какой-то другой чиновник.
– Для чего не Орлов? Ведь он тут? – строго обратился он к Валуеву.
– Тут, ваше величество, но… князь отказывается за слабостью.
Император с негодованием выхватил у чиновника бархатную подушку и толкнул ею Валуева.
– Ему нести в наказание! – сказал он громко, так что все ясно это слышали.
Но Орлова не было. Кинулись искать его и насилу нашли. Князь Алексей Григорьевич забился в один из тёмных углов собора и плакал навзрыд. Ему передали непременную волю разгневанного императора и заставили выйти из своего уединения. Руки его сильно трепетали, когда под магнетическим взглядом безмолвного государя брал он императорскую корону. Коснувшись её, он зашатался и, смертельно бледный, при помощи двух ассистентов, подхвативших его под руки, должен был пронести эту лёгкую, но страшную для него ношу весь путь до самой тронной залы. Какие ужасные воспоминания и картины должны были терзать его совесть в эти минуты возмездия! Он нравственно проходил теперь сквозь строй не только гвардейских войск, но и бесчисленного народа. И действительно, общее внимание преимущественно обращалось на графа Орлова и ещё на двух человек, нёсших концы покрова Петра III. Эти двое были князь Барятинский и Пассек. Все трое занимали в процессии места, подобающие первым лицам в империи.