— А кого я убил? — удивился Тимур. — Я парня малость попортил только, ну а вы тут на меня, как борзые, навесились. — Потом огляделся вокруг: число трупов могло колебаться от трех до пяти, толстопятовские разрывные не давали возможности сосчитать, сколько тут было тел сперва. Пелагея густо покраснела, а Стеша и вовсе спряталась ей за спину. Она-то знала, кто тут был наводчиком, кто убийцей, — хоть и самозащита, а все же…
— Никого, никого ты, Тимочка, не убил, и не надо убивать, — запричитала Маша, покрывая колючее лицо мужа поцелуями. От фургона, тяжело согнувшись, пришел Антип, у него на горбу лежало еще одно тело, видать, целое.
— Остальные готовы, — выдохнул он, укладывая принесенное тело поверх экс-дежурного. Оба тела разразились ядреными, хотя и однообразными матюгами. Не знаю сколько, много… Вот этот за елку прятался, ну, я его раза об елку, он вот только теперь и заговорил.
— Нет уж, — скомандовала Анфиса, — тащите все тулова сюда. И мотоциклы ихние тоже. Разберемся, что с собой брать. Остальное закопаем. А может, в болоте утопим.
— Замерзло болото… — подал голос подросток со стеклянными глазами, крепко укушенный Тимуром.
— Ну, тогда закопаем, — приняла Анфиса дельное решение, — тебя первого. Или уж раскалывайся.
— Бензину дайте, на тряпке, под язык… — заныл подросток.
— Ну, я тебе бензину, ацетону, эфиру-кефиру!.. — озлился Тимур, которому бабушка Серко все эти гадкие запахи пересказывала. — Давай его, Антон, слегка ненадолго, чтоб не совсем, но отрубился пока.
Антон легоньким щелчком по темени просьбу Тимура выполнил. Оставались еще два тела говорящих. Тела пытались вяло ползать и ругаться, тем самым доказывая, что закапывать их без предварительной обработки негуманно. Маша всхлипывала, Стеша обшаривала карманы побежденных, прочие бабы столпились вокруг Анфисы.
— Рэкетиры как рэкетиры, у них, поди, вся милиция куплена, — резонно сказала экономистка.
— Уж точно — если дежурный с военной базы у них наводчик. Тоша, ты проверил, там ничего живого больше нет?
— Никого, — деликатно поправил притащившийся Антон, в руках он держал «калашникова» с погнутым стволом. — Значит, копать будем?
— Ну, это как решим, — ответил Тимур. — С одной стороны, можно, конечно, копать. А с другой — можно и не копать.
— Ну не жрать же? — тихонько шепнул Антону Тимур. — А топить где? Тут ведь не меньше пяти-шести было.
— Бабам насчет жрать ни-ни… Значит, копать.
Мужики выудили из прицепа лопаты, через полчаса невдалеке от дороги вырос холмик, рядом — яма. Тимофей тем временем сволок в одну кучу мотоциклы и с невероятной скоростью разбирал их на отдельные детали, отбрасывая негодное. В яму братья сгрузили все неживое, на поверхности сбили с помощью извести пирамидку, поверх которой нацепили вырезанную из красной жести звезду; на боку пирамидки Антон нацарапал что-то такое, что прочесть было никак невозможно.
— Э, все одно сносить скоро будут…
Но живые все ж таки еще оставались. Бывший дежурный в ужасе глядел на ловкую работу Волковых; Волчек сидел в стороне, присматривал за стеклянным юношей, перед которым ощущал что-то вроде вины.
— Ну, чего дальше с вами делать? — Тимофей деловито точил один тесак о другой. Запах от бывшего дежурного, да и от его напарника шел совершенно звериный и неприятный.
В разговор вступила Анфиса, долго изучавшая карту Калужской области.
— Значит, так. Оба вы есть дезертиры. Гоните документы.
Дежурный выложил удостоверение сразу, второй — сильно помедлив.
— Да майор он, майор, — подал голос подросток, — главный он тут, и полгода уже как фраеров на дороге потрошит, вон, подите еще метров сто, так там в яме три десятка не хуже вас…
Майор попробовал рвануть в сторону подростка, но не с Волковыми было ему тягаться. Тимофей уже сидел на нем верхом и хрустел заломленной майорской рукой. Челюсти ему Тимур разжал мигом, но кровь на рукаве изловленного проступила. Волчек забил Тимофею рот снегом и заставил плеваться.
— Нельзя жрать, это кровь, помнишь бабушку! — приговаривал он, выгребая снег из Тимофеева рта. Тот, кажется, ничего не сглотнул, упоминание о бабушке действовало ужасающе. Но рука у майора была перекушена. Бывший дежурный смотрел на всю эту сцену и только лепетал:
— Знал бы, ни в жисть бы, ни в жисть бы…
— А вот понял, как с нами связываться?
— Я ж думал, это мы перекуси, а выходит, это вы перекуси…
— А это мы по обстоятельствам.
Через полчаса кое-как перевязанные жертвы поковыляли назад в воинскую часть, а подросток уныло ел холодную лапшу. Бензину ему не дали, как сказала Анфиса, «из ломки он уже вышел, нечего с ним цацкаться».
— А куда мне теперь? — заканючил парень.
— А очень просто, куда. Проспишься, будешь судомоем. Не оставлять же тебя волкам этим. А на бензин не косись. Тут нюх у нас, нюх… — Анфиса все решила. Судомой в бистро вправду нужен. Это еще в Дятькове решили, покуда Тимур уроки музыки брал. Так что ветром судьбы парня надуло, так сказать.
— Ты кто?
— Тюлька…
Тимур так и сел, вспомнив, чем отравился в Жиздре.
— Ну, «тюльпан» по фене, молодой, значит, без кликухи…
Вообще-то с трудом дознались, что бывшего детдомовца звали Денис, про себя ему рассказать было почти нечего. На имя он не откликался, отзывался только на «Тюльку», но от этого вздрагивал Тимур. Однако тут уж пришлось Волчеку смириться. Кликуху не закопаешь.
Долго меняли покрышки, в запасе только три и оказалось. Тюлька был допущен к доеданию лапши из котла, который обязан был потом сам же и мыть. Тимур пошел разучивать «Мост через реку Квай». Под самое утро двинулись. Анфиса накостыляла Тюльке за попытку добраться до бензина, ехал он с двумя фонарями на скулах. Был парень хиловатый, пожалуй, даже моложе, чем казался с виду, и старшая Анфиса взялась его опекать. Преподавать она любила один-единственный предмет — все тот же «Торговый словарь».
— Отвечай: что такое «кэ жэ и пэ»? — грозно вопрошала экономистка.
— Матерное что-то…
— Ты мне шутки не шути! Это «Книга Жалоб и Предложений»! Маша, — прерывала себя Анфиса, — а у нас она есть?
— Да откуда ж, Фиса…
Тут Тюльку оставили в покое: Анфиса хорошо знала, чем грозит путешествие без «кэ жэ и пэ». В каких-то Думиничах купили амбарную книгу и на обложке написали то самое, что требовала Анфиса. Там же из-под прилавка докупили муки, готовой лапши, покормили не очень сытый народ, выставили в ветровое стекло бумажку, что «кэ жэ и пэ» находится у водителя, ну, и поехали дальше. Все равно никто не понял, что за «кэ жэ и пэ». А если понял, то неправильно. Главное: хоть и с переплатой, но купили в Думиничах еще бидон молока. Мужики его чуть не сразу вылакали, а Фиса долго и занудно, по закону, нумеровала страницы «кэ жэ и пэ» химическим карандашом. Так, сказала она, полагается. Ну, ей видней, она баба с образованием.
Жиздра, даже Думиничи кое-какой навар дали… А вот близлежащая станция Зикеево — ни хрена: там одна железная дорога, а она кушать не просит. Стеша помолилась своим богам, затеяла плов. Анфиса скалькулировала — и назначила за порцию аж четыре с полтиной. На базаре в Сухиничах открыли торговлю. Народ как с цепи сорвался — будто год не жрамши. Маша на раздаче с ног сбилась. Тюлька язык вывесил, все мыл судки, мыл, мыл. Ну, ему за это, конечно, выдали порцию. Плов шел нарасхват.
К вечеру пришел к бистро зачуханный мужик, потоптался и сказал, что в уплату вместо денег может бистру предложить ружье для подводной охоты. Маша засомневалась, позвала Анфису. Та прикинула ружье на вес, пошевелила губами, приценилась, спросила: а гарпун трезубый где? Гость матернулся, вынул из торбы трезубцы, Анфиса насчитала пять. И велела Маше выдать две порции. Сошлись на трех. Третью гость съел с трудом, стал клянчить на выпивку, но ружье Тепа уже зарядил. Гость растворился в темноте и неизвестности. Полночи Антип с Тимофеем изучали ружье и припас к нему. Тимофею ружье нравилось, хотя где и под какой водой он из него стрелять собирался, да и в кого?
Калугу миновали стороной, а в Малоярославец решили заехать: Анфиса тут бывала, говорила, что если денег у народа нет, то можно овощей наменять. На главной площади города стоял неубранный Ильич и указывал. Тимур пригляделся на что ж он такое указывает, и, признаться, удивился. Ильич в полный рост указывал с пьедестала на другого Ильича, на бюст. Оригинальные, однако, Ильичи. Промеж двух таких торговлю открывать не рискнули, отъехали к почтамту, в сторону вокзала. Милиционеру, конечно, дали отпробовать. Но документы он все равно потребовал. Милиционер в старом, однако перекрашенном в ярко-синий цвет имперском мундире, вообще-то именовавшийся полицейским, собрал паспорта в стопку, стал изучать. Бабьи как будто одобрил, хотя Стешин сунул куда-то вниз. А вот над паспортами братьев Волковых охренел с первого же документа. Братья стояли плотной стенкой, впрочем, — тут не засвиристишь.