В действительности же она старалась всячески принизить значимость супружеской четы, присутствие которой во дворце представляло постоянную помеху ее планам. Во время откровенного разговора, который она имела с Иосифом II в ходе его визита в Россию, тот подал ей идею предложить ее сыну и невестке совершить ознакомительную поездку по Европе. Эта мысль поначалу вызвала у Екатерины возражение, но затем, поразмыслив, она решила дать добро. Однако по своему опыту она уже знала, что если сама скажет Павлу об этом предложении, то он категорически откажется даже ее выслушать, потому что все предложения, исходившие от нее, встречались им в штыки. Все, что инстинктивно нравилось ему делать, – так это противоречить ей. Посчитав эту идею оригинальной, она прибегла к хитрости и поручила Николаю Репнину, близкому другу молодой пары, напеть на ухо Павлу, что, для того чтобы лучше утвердить свое положение, он должен попросить Ее Величество разрешить уехать с женой в длительную поездку за границу. Стремясь воспользоваться идеей и отличиться перед матерью, Павел попадает в ловушку: выставляя ей требования, он и не подозревает, что в действительности находится в ее сетях. Позабавившись подобной наивностью, она притворяется застигнутой врасплох, начинает противиться и колебаться. И вот отказ уже было готов слететь с ее губ. Павел переминается с ноги на ногу, Мария не скрывает слез, и тут Екатерина делает вид, что уступает эмоциям, и, как бы сжалившись, смилостивилась и дала свое согласие на совершение ею же самой замысленного путешествия. В то же время, зная о безумном пристрастии сына к Пруссии и к Фридриху II, Екатерина строго оговорила их маршрут следования, категорически запретив ему проезжать через Берлин. Несмотря на это ограничение, супруги горячо поблагодарили Ее Величество, которая с готовностью распахнула им дверцу в свою же клетку.
Все было бы хорошо, если бы не старый Никита Панин, который имел зуб на Екатерину с тех пор, когда она отстранила его от высоких постов при дворе. Он-то и догадался обратить внимание своего бывшего подопечного на опасность, которая, возможно, подстерегает его и супругу при отъезде из страны. Не задумала ли она в их отсутствие запретить им возвратиться в Россию? Почему императрица не стала спрашивать их о предлоге их отъезда, не для того ли, чтобы окончательно узурпировать их потомство и выпустить манифест, смещающий сына и провозглашающий внука наследником трона? Подавленные вероятностью осуществления подобных весьма вероломных замыслов, Павел и Мария тут же раскаялись, что с таким упорством добивались этой поездки. И после того как получили ее одобрение, бросились к ногам Екатерины, вновь умоляя ее теперь о том, чтобы позволить остаться подле нее. Но императрица непреклонно настояла на своем. Что сказано, то сказано! Поездку по Европе, которую она поначалу так категорически отвергала, теперь с таким же упорством отстаивала. Их сыновья останутся здесь. Она займется ими сама. Она пообещала регулярно информировать родителей о всех новостях, касающихся их детей. Несмотря на жалобные вздохи и слезы великого князя и великой княгини, приготовления к их поездке были ускорены. 19 сентября 1781 года наступил день расставания, императрица чуть ли не силой была вынуждена тащить сына за руки и усаживать его, больного от горя и тоски, в карету, в то время как князь Репнин поддерживал находящуюся в полуобморочном состоянии великую княгиню. Когда Павел наконец сел, портьера в его экипаже была задернута, а лошади стронулись с места, складывалось впечатление, что великого князя повезли на эшафот, тогда как он не совершал никакого преступления. По меньшей мере, в вину ему вменялось одно – то, что он не должен был происходить от императорских кровей!
Царица не поскряжничала на расходы по поездке и выделению свиты. Позади кареты цесаревича растянулась многочисленная вереница дорожных повозок, в которых ехали знатные сановники, сопровождающие Их Высочества в этом путешествии. Кортеж замыкали слуги, врачи, писари, повара. Среди них находился даже астролог, которому было поручено перед каждой важной встречей Их Высочеств консультировать их относительно благоприятности расположения звезд на небе. Что касается багажа, то он был достаточно многочисленным и разнообразным, чтобы обеспечить комфорт супружеской паре во все время путешествия. По приказу Ее Величества великий князь и великая княгиня передвигались инкогнито под вымышленными именами «графа и графини Северных». Эта невинная уловка использовалась многими представителями царской фамилии при их зарубежных вояжах, хотя во всех дворах Европы были в курсе о подлинном представительстве путешественников.
Постепенно отходя от угнетенного состояния, Павел начал успокаиваться и даже неожиданно стал открывать для себя удовольствие находиться в новой, непривычной обстановке. Может быть, не чувствуя за спиной присутствия матери, ему стало легче дышать? Ему даже показалось, что он полюбил свою жену еще задолго до того, как они стали мужем и женой при содействии коронованной дуэньи. Полагая, что предначертанием их истинной судьбы отныне является не прозябание под золотой лепниной дворцов в России, а пребывание в дороге, в условиях полной свободы, под сводами чужого неба, Павел вместе с тем понимал, что даже если и предположить такую вероятность, то Европа все равно не станет его родиной. Сожалея, что вынужден был подчиниться воле Ее Величества и отказаться от радости приветствовать Фридриха II в Берлине, он стал осознавать, что имеет ряд других поводов, чтобы радоваться и восхищаться, не утруждая себя оглядкой на мнение матери.
Их первая стоянка состоялась в Варшаве, где графа и графиню Северных с безграничной любезностью встретил бывший любовник Екатерины король Польши Станислав Понятовский. Мария, которая по своей натуре и воспитанию была демонстративной пуританкой, чувствовала себя стесненно при виде человека, главной заслугой которого, как она полагала, являлось то, что он когда-то делил ложе с ее свекровью. Однако Павел нашел его в высшей степени симпатичным человеком и сожалел, что тот держится отстраненно, не принимая активного участия в политической жизни Санкт-Петербурга, и уединился в ограниченных пределах Польши. Их прощание было расставанием двух лучших друзей, может быть, и потому, что уже назавтра им обоим предстояло познать горечь выпавших на их долю невзгод.
Убеждение Павла, что за границей он более почитаем, чем на своей родине, крепло все больше и больше по мере их приближения к Австрии. Во всех крупных городах, в которых они побывали по ходу своего маршрута, ему оказывали помпезные приемы, которые соответствовали по протоколу самому высокому уровню. В Вене австрийский император Иосиф II устроил для высоких путешественников роскошный банкет, бал-маскарад и грандиозный военный парад, право принимать который было любезно предоставлено цесаревичу Павлу. Повсюду раздавались возгласы приветствия в честь наследника Российского трона и в то же время (то ли по оплошности, то ли по преднамеренному умыслу) не высказывались здравицы в адрес самой российской императрицы. Все австрийцы, от самых высших сановников до простых слуг, были весьма дружелюбны и предупредительны со странствующим русским князем. Окончательно убедив его в том, что пребывание во всех странах Европы будет для него приятным времяпрепровождением, Иосиф II написал своим многочисленным корреспондентам, обитавшим в различных столицах Европы, письма с рекомендациями проявить особое почтение к будущим визитерам. В своей заботливости он даже не преминул указать список блюд, предпочтение которым отдают граф и графиня Северные. «Они совсем не привередливы в еде и в основном предпочитают простую, но качественную пищу, а фруктовые компоты являются особенно предпочтительными, – писал он одному из них. – Они пьют только воду, а госпожа великая княгиня приобщена к водам Зельтца. Если их не найдется в ваших припасах, то, возможно, им подойдет и другая минеральная вода, слегка содержащая железо, которая не слабит желудок». Выражение такой предупредительности не могло не взволновать Павла, который начинал понимать, что Пруссия не единственный рай на земле, а любезность Иосифа II столь же достойна уважения, как и военный гений Фридриха II. С другой стороны, великий князь был горд констатировать, что зарубежный монарх, в противоположность его матери, которая отказывалась признавать его компетенцию в политике и никогда не консультировалась с ним по государственным делам, ищет возможности узнать его мнение по важным вопросам текущих событий. Польщенный этим доказательством доверия и уважения, он неожиданно для себя предположил, что император Австрии, возможно, станет для него таким же надежным другом, как и король Пруссии. Даже Мария находила здешнее гостеприимство таким исключительным, что стала уговаривать Павла продлить их пребывание в этой стране. Ее удовлетворение переросло в признательность, когда Иосиф II привез из Монбельяра в Вену ее родителей. Кроме того, великий князь и великая княгиня регулярно получали очень любезные письма от Екатерины, в которых она сообщала им о новостях, касающихся Александра и Константина. Судя по ее заверениям, у них все было нормально. Ангелочки отличались отменным здоровьем и не нуждались ни в чем. Короче говоря, родители могут продолжать свое путешествие, не проявляя ни малейшего беспокойства о своих чадах. И все же, как бы то ни было и как бы ни обстояли дела во дворце и у детей, долгое отсутствие княжеской четы у себя дома воспринималось всеми как вынесенное им наказание.