— Вы… — она обернулась к Фрэнку, — вы спрашивали что хотели. А Теперь послушайте меня! У меня тоже есть что сказать!
— Вы желаете сделать заявление?
— Если хотите, называйте так! Я имею что сказать, а вы, если хотите, пишите.
Инспектор Шарп уселся, вынул блокнот и положил его на край стола, середина которого совсем недавно была украшена бриллиантом.
— Может, вам лучше сесть, миссис Харрисон? — предложил Фрэнк.
Она сверлила его злыми глазами.
— Нет уж, я постою! Это недолго! Поменяемся ролями — теперь я буду говорить, а вы слушать. Хватит идиотских вопросов, как будто вы комик-премьер, а я ваш подпевала.
Так учтите, мистер Веселый Полисмен, я в подпевалы не гожусь! И если вы думаете, что можете меня прищучить, то вам придется здорово попотеть, потому что у меня есть алиби! А вы, мистер Как-вас-там… Шарп, пишите свой поганый протокол!
С нее слетел весь внешний лоск. Теперь это была женщина, выросшая в доме пьяницы, языку она научилась, слушая скандалы отца с матерью, ребенком играла в сточной канаве, ногтями процарапывала себе путь в театр детской пантомимы, расталкивая всех локтями, а оттуда благодаря красивым ногам и звучному голосу пробилась в варьете. Она тогда ничего ни у кого не просила, не попросит и теперь у этих легавых. Она вопила во всю мощь своего голоса:
— Не знаю, чего вы хотели добиться своими наскоками, вытащить из меня, будто я была у Грэхемов во вторник вечером! Не была, нате вам, можете затолкать это в свою трубку и раскурить! А почему не была? Видите, теперь я. : спрашиваю! И вот вам ответ! Я не была у Грэхемов, потому что у меня была рыбка получше! А хотите знать, с кем я. жарила эту рыбку? С Николасом Кареем! Он вернулся сюда, когда часы били одиннадцать, и больше уже не уходил, будьте уверены! Он здесь был, он здесь остался, и мы оба не желали ничего другого. Джек завалился спать в десять, слуги ушли домой, так что нам никто не мешал, а нам только того и надо. Все, теперь вы знаете!
Фрэнк посмотрел на нее холодным изучающим взглядом. Какая часть того, что она наговорила, нацелена против Джека Харрисона? Какая-то — вне всякого сомнения, чтобы побольнее его ранить, унизить. Но главное — алиби, то самое, о котором предупреждала мисс Силвер. Ее собственное, а не Карея.
— Когда вас опрашивали раньше, вы утверждали, что в одиннадцать легли спать и не знаете, когда мистер Карей вернулся домой. Сейчас вы говорите, что он пришел в одиннадцать, и потом вы какое-то время были вместе.
Она отодвинулась, чтобы стукнуть каблучком.
— Кто же все выставляет на витрину?
— Вы хотите сказать, что правду говорите только тогда, когда она вас устраивает?
— Вы опять пытаетесь повернуть все так, будто я говорила то, чего я не говорила!
— Но вы сами признались, что сначала сказали одно, а потом другое относительно вечера вторника.
— Я считала, что это никого не касается. Тогда я так считала. Но раз уж вы пытаетесь мне что-то пришить, я должна позаботиться о том, чтобы вас не занесло не туда!..
Ники был со мной с одиннадцати и большую часть ночи.
До сих пор ни мне, ни ему было совсем ни к чему, чтобы это вышло наружу. Но вот как оно было на самом деле, и вам придется с этим смириться!
Теперь она пылала не от злости, а от торжества. Одним выстрелом убила двух зайцев. Раз у нее есть алиби, не смогут они доказать, что она была ночью во вторник у Грэхемов. Ну а если это алиби ударит Джека в самое больное место — так ему и надо, сам напросился, все рвался доложить этим ищейкам, что видел кольцо во вторник и все камни были на месте. Другой бы придержал язык, когда в доме полиция и пахнет обвинением в убийстве. Но только не Джек, ее придурочный муженек — о господи! Надо было ему вламываться со своей наблюдательностью: все камни, видите ли, были на месте! Ну что ж, захочет развода — получит! Катись колбаской!
Местный инспектор записал то, что она сказала, прочел ей, и она подписала. Оба ушли. Она слышала, как они прошли через холл к парадной двери. Слышала, как открыли ее и закрыли за собой.
Злость и удовлетворение постепенно затихали.
Глава 31
Николас Карей сидел в своем номере в отеле «Георг» за туалетным столиком, но вовсе не потому, что решил заняться туалетом. На столе стояло старомодное зеркало с ящичками по бокам — по два справа и слева и один в центре, для колец, брелоков или что там еще у вас есть, но сейчас все они были сдвинуты в сторону, чтобы освободилось место для пишущей машинки, на которой он выстукивал свою последнюю статью. Номер был обставлен громоздкой викторианской мебелью, единственное, что в нем заменили с тех времен, как «Георг» был придорожной корчмой, — это кровати: вместо угрюмого четырехместного чудовища тут стояли кровати с пружинными матрасами. Возможно, был заменен ковер, но даже сам мистер Пиквик не смог бы этого заметить, и дух мрачной респектабельности ничем не был нарушен.
Зазвонил телефон, Николас прошел между кроватями и снял трубку. Ему сказали, что его хочет видеть один джентльмен, мистер Эбботт. Он сказал: «Пропустите», — и, вернувшись к столику, взял два напечатанных листа и хмуро уставился на третий, который был сейчас в машинке.
Дадут ли ему закончить статью до того, как арестуют, захочет ли после этого «Джанитор» ее печатать?
Раздался стук. Вошел Фрэнк Эбботт, закрыл за собой дверь. Он был один, и его визит явно не был официальным.
Николас отложил листки.
— Мистер Эбботт? Вы это из соображений такта или…
— Думаю, незачем давать портье повод для свеженьких сплетен.
— Но вы же не просто заскочили поболтать?
— Не просто.
— Тогда давайте хотя бы сядем.
Он уступил Фрэнку кресло, а сам сел на кровать. Он ждал. Если инспектор полиции решит перейти границу, пусть сам пробивает лед.
Фрэнк откинулся в кресле, закинул ногу на ногу и небрежно сказал:
— Я решил, что полезно будет узнать, что вы думаете о показаниях миссис Трейл. Мисс Грэхем вам говорила о них?
— Да.
— Не хотите ли их прокомментировать? Конечно вы не обязаны, вы об этом знаете. Но все равно я должен был вас предупредить.
— Что все мои заявления могут быть приобщены к делу и использованы против меня? Ладно, пусть так. Насчет показаний миссис Трейл — я не был в павильоне в двадцать. минут двенадцатого во вторник. Я ушел, как только Алтея увела мать в дом.
— Вы настаиваете на этом?
— Это правда.
— Миссис Трейл слышала, как миссис Грэхем назвала ваше имя. Она готова повторить под присягой, что та сказала: «Как вы посмели, Николас Карей!»
Николас кивнул.
— Да, она такое говорила, когда вошла в павильон. Но во второй раз она не могла видеть, кто там. Все, что она могла видеть или слышать, — что там кто-то есть, и она тут же решила, что это я.
Фрэнк подумал: «Резонно. Может быть, и правда».
А вслух произнес:
— У нее в кармане пальто нашли фонарик.
Николас хохотнул. , — Это не довод! Если бы она пользовалась фонариком, он бы упал и откатился. Он не мог бы оказаться в кармане.
— Если только убийца не положил его туда.
— Господи, Эбботт, какие же нервы должны быть у этого типа?! Павильон стоит совсем близко к дороге, любой может проходить мимо — шла же миссис Трейл, — а миссис Грэхем кричала. Могли быть и другие вполне подозрительные звуки. И вы допускаете, что человек, который только что задушил ее, станет мешкать? Вы можете представить, как он рыщет в поисках фонаря, находит, засовывает его ей в карман… Я — нет. Кстати, если он это сделал, на фонаре есть отпечатки его пальцев, а если он их стер, то нет никаких отпечатков. Если же его положила сама миссис Грэхем, там ее отпечатки, и я полагаю, полиция это проверила.
Фрэнк кивнул.
— Очко в вашу пользу. Так и есть. Теперь вернемся к тому, что вы делали после того, как мисс Грэхем увела миссис Грэхем в дом. Куда вы двинулись — вверх, к вершине холма, или вниз?